Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922

По словам Бирича, кета в определенное время бросается в устья рек, где впереди сплошной массой идут самки, а за ними такой же стаей плывут самцы. Самки, часто израненные, добравшись с великими препятствиями до истоков реки, мечут икру в мелких местах, после чего и околевают. Идущие за ними самцы оплодотворяют икру молоками и затем тоже кончают свою недолгую жизнь.

Икру владельцы заводов собирают и переносят в небольшое мелкое озерцо, где под влиянием солнышка развивается малек. Когда он окрепнет, отделяющую озерцо от реки сетку убирают, и малек уходит большими стаями в реку. Мальки, не съеденные хищниками, попадают в море и там, развиваясь в большую рыбу, ровно через четыре года возвращаются в устье непременно той реки, из которой вышли, и, выметав икру, околевают. Поэтому ловля для соления и консервов происходит в устьях рек сетями, когда икряная рыба еще полна жизни и жирна.

Рыба живьем направляется в помещение консервного завода. Там, почти без участия человеческих рук, она потрошится особыми механическими ножами, чистится, режется на части, попадает в консервные банки, варится в них, обливается соусом и запаивается.

Обычно в северных реках, помимо человека, поджидает рыбу и зверь. Он рано утром выходит из лесу, располагается в воде около берега и лапами, а то и прямо зубами вылавливает рыбу, всегда лакомясь только ее головой, а туловище выбрасывает.

Здесь непременно можно встретить и медведя, и волка, и лису – все хотят полакомиться рыбкой.

Запомнился мне и рассказ Бирича о встрече с акулой во время купания.

– Я любил так же, как и Шура, далеко плавать. Здесь это безопасно. Акула – редкая гостья, а вот на севере она заплывает и в заливы. Горе пловцу, повстречавшемуся с этой хищной рыбой.

Однажды я отплыл мили две от берега – пловец я был неутомимый. Вдруг вижу: в заливе появилась акула. Она плывет обычно близко к поверхности, так что видны ее плавники, и оставляет след в тихих водах залива в виде маленькой бороздки. Я замер, и сердце стало усиленно биться. «Пронеси, Господи!» – молился я, плывя к берегу. Но акула меня заметила. Надо сказать, что эта рыбища никогда не бросается на жертву по прямой линии, а всегда описывает круг и подплывает по спирали. Затем, подплыв близко, перевертывается, ибо ее огромная пасть находится внизу у начала брюха, почему она и хватает свою жертву, находясь вверх животом. Спасение заключается в том, чтобы, угадав момент перевертывания, нырнуть под нее. Первый нырок я сделал удачно. Акула промахнулась и прошла надо мной. Удалившись, она снова начала свое спиральное наступление. Я плыл к берегу, надрываясь от крика. Меня услышали и поплыли на помощь в лодках, но расстояние было велико.

Мне пришлось сделать много нырков, и в один из них рыба, проходя надо мной, сильно поцарапала мне спину. Но, слава Богу, она заметила приближающиеся лодки и удалилась в открытое море. Я был вытащен на берег почти без памяти, будучи обессиленным и обескровленным от полученных глубоких царапин.

После завтрака по воскресеньям мы садились на террасе играть в преферанс. Среди гостей чаще всего бывали супруги Любченко-Фоменко, тюремный инспектор Соколов и иногда жена Николая Меркулова, очень симпатичная и воспитанная дама польского происхождения.

Ей, видимо, понравилась моя жена, и она усиленно приглашала нас к себе. Но мы никуда не выходили, сильно уставая от работы, да и болезнь Наташи не давала жене покоя.

Биричи, видимо, были в хороших отношениях с Николаем Меркуловым, имевшим на Седанке спичечную фабрику. Помнится, мы с женой прошли однажды к нему на фабрику, но не застали хозяев дома.

Бирич говорил, что Меркуловы, стоя во главе национальной организации, готовятся к перевороту. Я как-то не обратил на это должного внимания, ибо в успех подобного предприятия верилось плохо.

По словам Христофора Платоновича, он, выйдя из числа компаньонов Демби, получил пятьсот тысяч иен. Он хотел было купить имение на своей родине, в Черниговской губернии, но, приехав туда, затосковал по Дальнему Востоку и морю. Вернувшись назад, купил в городе несколько доходных домов и дачу. Капитал же, хранившийся в банке в русских процентных бумагах, превратился в прах.

– Я не считаю себя бедняком. Доходов с домов хватает на скромную жизнь, но все же я вынужден сдавать и комнаты, не столько с целью материальной выгоды, сколько для большей безопасности, ибо не хочу попасть в сопки.

– Ой, смотрите, уйдут японцы, придут большевики и все ваши дома отберут. Продавайте-ка их, пока есть возможность.

– Пробовал, да трудно найти покупателя.

Кто-то из обласканных им гостей – Скурлатов или присяжный поверенный Миллер, арендовавшие у меня письменные столы для приема клиентуры в моей же конторе, – узнав, что мы поселились у Биричей, задал мне вопрос:

– Как это у вас хватило смелости поселиться в такой семейке, как Биричи?

– Быль молодцу не укор. Много нашей молодежи побывало на каторге. Достаточно вспомнить Достоевского.

– Ну, батенька, Достоевский – политический, а этот – уголовный.

– Как – уголовный?