Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922

В чем дело? Оказывается, было приказание поездам отойти назад, дабы выйти из возможного окружения.

Для охраны часть чехов вернулась в вагоны, и тихо, без всяких свистков, поезд двинулся задним ходом. Стало жутко. В каждом поезде, считая безоружных, не более двадцати солдат. С другой стороны, было досадно, что не удалось посмотреть бой и принять в нем участие.

А поезда все отходили. За окном пошли знакомые места: наш разъезд Хохотун, место, где мы садились в поезд… Не хотелось возвращаться домой, таща на себе тяжелые узлы.

– Спали бы себе спокойно, – ворчал я, – а то только зря переволновались.

– Зато полны новых впечатлений, – говорила Наташа.

К усадьбе подошли часа в четыре утра. Было уже совсем светло. Молодежь поставила самовар, и мы с наслаждением напились чайку и отправились на свои антресоли спать.

На кровати моей жены спал сном праведника решетский комиссар. Жена вознегодовала. Боря Имшенецкий разбудил комиссара.

Я предложил комиссару чаю. Выпив стакан и счастливый тем, что остался цел, он сел на коня и поскакал к молодой жене, повенчанной с ним всего месяц назад.

Но не ушел комиссар от злого рока… Дня через два, уже будучи в Екатеринбурге, мы узнали, что его мертвое тело было привезено верной лошадкой на екатеринбургский базар. Голова оказалась простреленной с затылка. Карманы вывернуты, сапоги сняты, масло и сметану, что он вез с собой, тоже украли.

Помимо этой жертвы, нашлась и другая. В Ольгин день Имшенецкие ждали прихода из города своего чеха с кое-какой провизией. Но чех не пришел…

Приехав в город, Владимир Михайлович узнал, что он, закупив провизию рано утром, вышел в Маргаритино пешком. Начали разыскивать и дня через три нашли его разлагавшееся тело в кустах, верстах в трех от Маргаритина.

* * *

Было совсем светло, когда, лежа в кровати, я услышал первый выстрел тяжелого орудия…

Бум! – прогремело в лесу, как будто в двух верстах от нас. Окна зазвенели. Бум… трах, трах… – послышались более отдаленные ответные выстрелы красной легкой артиллерии.

Я задремал под звуки этих отдаленных выстрелов.

Возвращение в Екатеринбург

Все следующее утро пришлось просидеть на станции. Как ни близок был вокзал, а поспеть к приходу поезда трудно, так как поезда шли без всяких расписаний.

В одном из военных эшелонов около пяти часов вечера нам удалось двинуться к Екатеринбургу.

На разъезде Палкино, что в шести верстах от города, столпилось много рабочих Верх-Исетского завода.

Едва поезд остановился, как из соседнего вагона послышался голос чешского солдата:

– А, здорово, приятель! Вот где довелось встретиться. Поди, поди сюда…

Но вместо того, чтобы подойти к поезду, один из стоявших стал пятиться назад, стараясь спрятаться в толпу.

– Нет, шалишь, не уйдешь! – закричал чех и, соскочив на платформу, быстро сгреб в охапку рябого коренастого парня.

– Сразу узнал я тебя, голубчик! Садись в вагон, я покажу тебе, как с красными против нас воевать! – И чех втолкнул несчастного парня в пустую теплушку и закрыл за ним дверь.

– За что его? – поинтересовался я.

– Как – за что? Он против нас на последней станции дрался. А теперь, вишь, мирным рабочим прикинулся.

– Что же с ним будет?

– Конечно, выведем в расход.

Сказано было так просто, как будто и злобы не было.

И странное дело – я, бывший всегда против смертной казни, нисколько не содрогнулся, нисколько не задумался. Тогда все это казалось столь естественно и необходимо…

Пройдя еще версты четыре, поезд остановился, и нам заявили, что дальше он не пойдет. Пришлось добрых полторы версты идти к вокзалу с тяжелой поклажей по рельсовым путям, неоднократно подлезая под вагоны, чтобы перейти на крайний путь.

Больших разрушений от артиллерийского огня заметно не было. Бросился в глаза лишь один исковерканный тендер и два разрушенных вагона. Вокзал почти не пострадал, если не считать небольшого количества следов от пуль на кирпичных стенах. Весь вид его сильно изменился, он скорее напоминал военную казарму, чем вокзал. И на перроне, и в залах виднелись лишь чешские солдаты. Исключение составляли две-три гимназистки, весело смеявшиеся среди окружавших их солдат. Извозчиков не оказалось, и нам вновь пришлось с нашими чемоданами, картонками и портпледами плестись пешком по городу.

Несмотря на тяжелую ношу и слишком медленное продвижение, на душе было весело и светло. Казалось, что мое чувство разделялось массой публики, как снующей по улицам, так и сидящей на завалинках у пригородных хибарок.

Вот и наш дом. Как хотелось скорее узнать, жива ли бабушка, цело ли наше имущество!..

Наконец мы дома… Все благополучно. Толя и Боря Имшенецкие тотчас же побежали разыскивать коменданта, дабы записаться в армию. Жена пробовала их отговаривать, но я знал, что это бесполезно. Будь я помоложе, сам бы взялся за ружье – так хотелось скорее сбросить ненавистных коммунистов, так верилось в скорое избавление России от большевицкого ига.

Наши юноши вернулись поздно вечером в диком восторге. Их лица раскраснелись, глаза горели…