Я тотчас же встал и, обратившись к гражданам города Екатеринбурга, попросил их уступить свои места нашим гостям – чешскому офицерству.
Моя просьба была исполнена, но, несмотря на это, чехов тридцать вслед за Вишневецким покинули собрание.
Наконец все успокоилось, гости утолили свой голод, и начали разносить крюшон.
Первую здравицу я произнес за многострадальное русское офицерство.
Вторую – за чешских офицеров.
Третью – за казаков-бурят.
Публика развеселилась и после ужина направилась в пустующие залы клуба, где начались танцы.
Дождались рассвета, и едва утренние лучи солнца осветили клубную площадку, как раздался пушечный выстрел, за ним другой, третий. Эти выстрелы возвещали, что прерванная на несколько дней атака Екатеринбурга красными войсками снова началась.
Несмотря на то, что пальба усиливалась, у всех пирующих была полная уверенность в отсутствии опасности.
Момент для атаки был выбран превосходно: войск в Екатеринбурге почти не осталось, а все находящееся в городе офицерство перепилось настолько, что вряд ли могло оказать сколько-нибудь серьезное сопротивление. Что бы было, думал я, засыпая под утро, если бы ворвались красные? Каким бы кровавым пиром закончилось наше торжество!
На другой день, проснувшись часов в девять утра, я был неприятно поражен необычным видом улиц, переполненных крестьянскими повозками со скарбом. Все это беженцы из окружных сел и деревень, занятых красными войсками. Стрельба слышалась очень близко, но почему-то я был уверен в полной безопасности. И это, несмотря на то, что под утро бой шел почти у самого вокзала.
К полудню выстрелы стали стихать и отдаляться, и атаку красных отбили.
Говорят, что Екатеринбург своим спасением обязан чешскому капитану Жаку, который, несмотря на то что, будучи раненным, находился в лазарете, взял ружье и, приняв командование над небольшой группой войск, своими решительными действиями обратил красное войско в бегство.
В этот день ко мне явилась депутация от чешского офицерства с извинениями за вчерашнее поведение. Вид депутатов был весьма сконфуженный.
После обмена примирительными фразами один из офицеров вполне конфиденциально просил меня сказать, что представляет из себя господин Вишневецкий, подбивший их вчера во время ужина уйти из клуба. Я ответил, что знаю его мало, в Екатеринбурге он появился сравнительно недавно, купил большое усадебное место с хорошим домом, скупал у разных лиц золотые и платиновые прииски. Мое малое знакомство с ним и принудило меня вчера отказать ему в устроении аукциона на цветы, так как у меня не было никаких сведений о том, что вырученная Вишневецким крупная сумма за аукционную продажу лошади им внесена нашему казначею.
Тем и закончился этот неприятный инцидент.
Чемодуров
Еще на похоронах жертв большевицкого террора мне указали на высокого человека, одетого в пиджак цвета хаки. Был он в очках, с большой русой бородой. Это оказался камердинер государя.
Дня через два после праздника ко мне заехал ротмистр Сотников и попросил от имени группы гвардейских офицеров собрать пять тысяч рублей на расходы по поискам царской семьи, поскольку он уверен, что не только его семья, но и сам государь живы и находятся в Перми. К сожалению, такой суммы я дать не мог, а вручил всего полторы тысячи рублей, предложив за остальными обратиться к кому-либо из более состоятельных граждан Екатеринбурга.
Вторая просьба Сотникова заключалась в том, чтобы я приютил у себя Чемодурова, потому что он совершенно без средств и его слишком одолевают газетные репортеры, от которых его надо тщательно оберегать в интересах объективного ведения следствия.
Я охотно согласился на эту просьбу и поместил Чемодурова как раз в ту комнату, в которой весной жил великий князь Сергей Михайлович.
Таким образом, я был вновь волею судьбы приближен к дому Романовых, но на этот раз я имел дело не с живыми членами династии, а лишь с тенями венценосных мертвецов.
Дней через пять я уехал со всей семьей в Самару. Поэтому очень мало виделся с Чемодуровым, обычно целый день пропадавшим у следователя. Вечерами старик очень осторожно (в первые дни он не верил в уничтожение всей семьи), а затем все смелее и смелее делился со мной воспоминаниями о жизни царской семьи, как до революции, так и во время ссылки государя.
Чемодуров происходил из крестьян, имел где-то в Полтавской или Курской губернии небольшой хуторок, купленный им на сбереженные деньги. Камердинером государя он состоял давно, более десяти лет, и получал при готовой квартире и столе около двухсот рублей в месяц. Очень гордился своим званием камердинера государя и был, несомненно, предан правителю и его семье. Эту преданность он доказал на деле, не бросив своего господина в дни постигшего его несчастья.