Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922

Очень тревожно прошел последний день в Тобольске. По требованию приехавшего комиссара предложено немедленно собираться в путь. Тревожно было потому, что заболел наследник. Императрица, всегда гордая, сама просила комиссара отсрочить поездку до выздоровления наследника, не соглашаясь расстаться с ним. Но комиссар был неумолим, торопил, потому что рушилась дорога. Стояла весна, и опасались разлива рек. Ехали быстро на нескольких тройках с малым конвоем. Если бы в это время захотели государя освободить, то сделать это было бы просто. Собственно, куда везли, никто из царской семьи не знал. Предполагалось, что в Москву.

Когда их привезли в Екатеринбург, в дом Ипатьева, то государь подошел к окну. Окно смотрело в забор.

Несмотря на это, комиссар грубо и громко крикнул:

– Прочь от окна!

Государь, понурив голову и сделав три шага назад, так и застыл в этой позе. Тотчас же начался обыск. Когда у государыни потребовали ее ридикюль, она не хотела его отдавать, а государь заметил:

– Вы имеете дело не только с бывшей императрицей, но прежде всего с женщиной.

– Прошу молчать и помнить, что ты здесь не император, а арестант и государственный преступник.

Государь, императрица и наследник поместились в одной комнате, а княжны в другой. Последним не дали кроватей, и они спали на полу, на который постилали пальто и шубы государя и княжон.

Жизнь была ужасная. Наверное, каторжанам жилось лучше, ибо не было над ними тех издевательств, которые постоянно позволяли себе комиссары, а особенно еврей Юровский. Комиссары почти ежедневно устраивали в своей комнате оргии: оттуда слышались песни, неслись крики, ругательства.

Во всякое время, без всякого предупреждения комиссары входили в комнату княжон и в комнату государя. При этом костюм их был умышленно небрежен, часто без пиджака или френча, с трубкой или папироской в зубах.

Кормили очень скверно. Обед в два блюда и ужин в одно блюдо. Кушанья доставляли из Коммерческого собрания, где в то время устроили столовую для большевиков. Приносили почти всегда все холодное, с застывшим салом. Часто – очевидно, умышленно – попадались тараканы, куски мочала. Нам говорили, что повара отказываются работать на царя.

С первого же дня приезда в Екатеринбург государыня потребовала, чтобы вся прислуга обедала с ними за одним столом.

Нередко во время обеда заходил комиссар в фуфайке, с трубкой в зубах и, взяв со стола вилку, лез в блюдо, унося с собой кусок телятины или говядины. При этом негодяй старался толкнуть государыню, протискиваясь между нею и государем. Комиссар нередко ронял пепел в тарелку Александры Федоровны.

Комиссаров кормили, конечно, хорошо, и делалось это отнюдь не из-за голода, а чтобы показать свою власть и подчеркнуть бесправие узников. Царской семье, например, во время обеда жаркое давали в обрез. Еды кому-нибудь не хватало и порции приходилось делить. Не хватало и тарелок с вилками, поэтому узники ели по очереди. О скатертях и салфетках речь и не заходила.

Все это сильно огорчало государя, но императрица переносила испытания с изумительной стойкостью.

На Пасху в церковь не пустили. Служили заутреню в комнатах, на разговение дали всего по одному красному яичку, один кулич и одну пасху на всех.

На мой вопрос, не было ли насилия над княжнами, Чемодуров ответил, что при нем не было.

Я очень сожалею, что недостаточно подробно расспросил его тогда. Но это произошло потому, что, узнав о моих записках, он просил разрешения после моего прибытия из Самары приехать ко мне из Тобольска (куда он намеревался отправиться за женой), чтобы я записал с его слов, шаг за шагом, всю его долгую службу у государя. Я очень обрадовался этому предложению и, когда вернулся из Самары, дал ему знать о приезде. В своей казенной квартире я с любезного разрешения генерала Домантовича сохранил одну комнату для Терентия Ивановича (в то время каждая комната стояла на учете).

В феврале 1919 года я получил от него телеграмму с просьбой разрешить приехать. Я ответил согласием, но сам уехал в Омск, где слег в злой инфлюэнце, продержавшей меня около двух недель в постели. Когда же я выздоровел, то узнал, что Терентий Иванович отдал Богу душу.

Уезжая, Чемодуров в знак благодарности за приют подарил моему сыну револьвер системы «Стайер», который и по сие время хранится у него.

Часть третья Омское правление

Уральское правительство