Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922

Когда прислуга, убрав посуду, вышла, мы принялись за укладку. Началось лазанье по складной лестнице и укладка вещей на печках. И странное дело: те вещи, на которые, казалось, я смотрел так равнодушно, теперь не только особенно нравились мне, но как бы из неодушевленных предметов превратились в одушевленные и не только ожили, но стали говорить: «Спрячь, спрячь меня или возьми с собой. Я так хорошо служила тебе… За что же ты бросаешь меня?»

Вот в руках шапокляк, купленный лет пять назад, в Париже. Я надевал его всего раза два, не более, и совершенно забыл о его существовании…

Держа шапокляк и стирая с него пыль, я припоминал со всеми подробностями и магазин в Париже, где я его покупал, и приказчика-француза… А за этой картиной потянулись воспоминания и обо всей заграничной поездке.

– Ты что это замечтался? – спросила жена. – Слезай скорее, пора и спать.

Я сунул шапокляк между вещами на печку в прихожей и спустился вниз.

– Ну, кажется, все, что смогли, убрали, – говорила хлопотунья жена.

– Нет, погоди. Я не хочу, чтобы на моем бильярде играли красные. – И с этими словами я содрал с него сукно. – Возьми с собой – пригодится столы накрывать.

И жена сунула его к пледам.

Наконец в час ночи мы улеглись, но заснуть не могли. Сон бежал от нас, и одна картина печальнее другой представлялась в нашем воображении. Ведь еще так недавно, глядя на жизнь омских беженцев, я благодарил судьбу, что чаша сия меня миновала. И вот теперь сам превращаюсь в лишенного крова беженца. Слава Богу, если удастся бежать из Екатеринбурга… Воображение рисовало мне, что я уже на станции, чешский эшелон ушел и я в отчаянии бегаю и ищу знакомого инженера Нагаткина, заведующего движением. Как же я забыл про него, он бы меня устроил. Во мне блеснула надежда на то, что еще не все пропало.

– Знаешь, не могу заснуть, – сказала жена.

И мы оба, накинув одежду, вышли в столовую, а оттуда на балкон. Ночь стояла теплая и совершенно безветренная, но как-то было особенно темно и зловеще тихо. Совсем не слышно звуков, как будто все кругом вымерло. Я напрягал слух, чтобы услышать отдаленные выстрелы неприятельских войск. Но стояла полнейшая тишина, даже собаки не лаяли.

К нам на балкон вышел и Карпов.

– Что, тоже не можете заснуть? – спросил я его.

– Да, не получается… А знаете что? Мне пришла хорошая мысль на тот случай, если вам не удастся уехать с чехами. Завтра в одиннадцать дня уходит поезд на Тагил. Я должен с ним ехать. Поедемте вместе? А там, приехав в Алапаевск, я погружу поезда железом, чугуном и частями машин, без которых красные работать не смогут, и мы благополучно прибудем окружным путем в ту же Тюмень.

– А ведь это действительно блестящая мысль! Вероятно, путь на север свободен и от красных, и от беженцев. Спасибо, большое вам спасибо! – И я потряс его руку.

– Пойдемте-ка спать, господа, уже полчаса третьего.

Успокоенные надеждами и на Нагаткина, и на выезд в Тагил, мы с женой улеглись в кровати и крепко заснули.

В пять часов затрещал будильник. Мы оба вскочили, открыли двери к прислуге, и в столовой появился самовар. Наскоро закусив и раздав кое-какие вещи, а корову подарив обрадованной кухарке, мы погрузили вещи на подводу, нанятую еще с вечера, и, сев в пролетку, двинулись на Екатеринбург-Второй.

Несмотря на ранний час, на улицах было большое движение, повсюду шли подводы, нагруженные домашним скарбом. Все эти люди потеряли надежду найти место на поездах и решившие ехать в Тюмень на лошадях.

Многие шли пешком с котомками за плечами.

У магазина Топорищева нам повстречался Поклевский-Козелл. Он ехал в обратную сторону и высоко приподнял свой котелок, салютуя нам на прощание.

Но вот и вокзал. Эшелон чехов стоял на запасном пути, и мы все свободно вздохнули.

Нам отвели три длинные лавки в вагоне третьего класса, и мы не без труда разместили там свои вещи. Особенно было тяжело, делая вид, что в моих руках легкий груз, тащить шкатулку с золотыми слитками. Но я благополучно внес ее в вагон и задвинул под скамейку. На душе было спокойно и даже радостно.

Но радость оказалась преждевременной. Наш поезд, должный отойти в шесть часов, все еще стоял на месте. Часовая стрелка показывала десять.

Что делать? От Шевари я узнал, что машинисты саботируют, утверждая, что нет здоровых локомотивов.

– Как же быть? Знаете что? Я проеду и разыщу инженера Нагаткина, – сказал я.

– Нет, уверяю вас, часа через два мы двинемся в путь.

Прошли и эти два часа, а мы все стояли.

В это время жена обнаружила, что забыла осеннее пальто. Я вызвал по телефону кухарку, сказал ей об этом и попросил привезти что-нибудь поесть.

Она исполнила и то, и другое. Приехавший с ней Одинцов сказал, что служащие отложили отъезд до завтра, так как недовольны одной лошадью, которую необходимо переменить, да и перековать.

– Смотрите, сегодня к вечеру в город могут войти красные, – добавил Одинцов.

– Нет, все говорят, что они далеко.

– Ну, смотрите же, заезжайте завтра за нами, а то я не уверен, что подадут паровоз.

– Конечно, конечно, заедем, – заверили мы Одинцова.