Эх, шарабан мой, шарабан…

Там, на небольшом танцполе какого-то ресторана, гениально отжигали твист мужчина и девушка. И это была молодая мама: ее лицо, с таким родным, таким знакомым ему выражением лукавства и отваги, прямой бесшабашный взгляд ее синих глаз: гори оно огнем!

Потом много раз наедине с собой прокручивал на ютьюбе легендарный танец Умы Турман с Джоном Траволтой. Наглядеться не мог. Не мог насмотреться на маму своего детства. На ее тонкую фигуру, насмешливую пластику, юмор жестикуляции. И говорил себе, что мамин твист на их кухне в Нововязниках был еще лучше, еще талантливей!

Каким очаровательным согласованным зигзагом двигались ее ноги, руки, все тело. Как она учила: «ступни параллельно и скользят вправо-влево: раз-раз-раз-раз! Сначала ввинчиваешься пятками в пол… так… так, а локти ходят поршнями вокруг тела… Попу отклячить – не бойся быть смешным, люди обожают клоунов! А теперь на носочках, колени согнуты-и-и-и… па-а-шел: ти-ра-рам-та-рам, туру-ру-рум-ту-рум… ти-ра-ра-ра-ра-пум-тира-тира-ра-ра-а-а!»

Какой она была молодой в свои пятьдесят, как хотела жить и быть на виду! А это ее хрипловатое-шальное: «Мурка, ты мой Муреначек! Мурка, ты мой катеначек!» – и «Окрестись, мамаша, маленьким кресточком…» – от которого мурашки по телу, мурашки… И самое дорогое воспоминание: как танцевально-грациозно она раскатывала по ноге тонкие чулки, вытягивая носок ступни, как, пройдясь по деревянным половицам, склонялась, доставая из нижнего ящика шифоньера туфли-лодочки, тщательно их надевала и – непременно! – отчебучивала несколько залихватских выступок!

А как, работая на станции кассиром, она вечерами изображала разных типов в окошке: меняла голоса, придумывала уморительные до колик реплики! – тут сказывались три курса театрального училища в Горьком, которое она так и не успела закончить.

А ведь она совсем, совсем из другого мира была, подумал он вдруг. Ей бы не на станции Вязники, ей бы в Москве жить, играть в каком-нибудь театре Моссовета, или где там еще… Да она бы звездой была, примой – с ее-то слухом, с ее голосом… с ее пританцовывающей грацией, скользящей танцевальной пластикой и ежеминутной шальной готовностью «сбацать»! Вспомнил, как в детстве на пляже они усаживались спинами друг к другу, тесно прижимались и она говорила: «Хочешь послушать, что я говорю тебе в сердце?» Он сидел и слушал спиной, как хрипловато и глухо звучал в сердце ее голос…

Впервые подумал: погубленная жизнь; погубленная мама!