Эх, война проклятая...(СИ)

"Обижался" на судьбу Иван Григорьевич зря. Не собирались немцы отвозить его в плен и тем позорить перед советской родиной и её руководством. Если бы он знал получше немецкий язык, то понял бы, почему кивает своим солдатам немецкий офицер и уходит - согласился на расстрел "всех этих Иванов". И, стало быть, нужно думать Ивану Григорьевичу уже о другом: как принять последнюю и самую горькую каплю судьбы - смерть. Немцам, остающимся в Крыму, как в западне, было не до пленных теперь. Вот и совещались: выхода нет - отправить пленных на работы в Германию невозможно, значит, надо расстрелять и зарыть в канаве. Беспокоило лишь, что будет нарушен международный закон. Но кто об этом расскажет?..

Не зная, о чём это немцы совещались, Иван Григорьевич достал из кармана кисет с курительной бумагой и быстро свернул цигарку. Затем, чиркнув трофейной немецкой зажигалкой, закурил. Немцы, почуяв на свежем воздухе резкий запах махорки, взглянули на него, но ничего не сказали - не запретили, не отняли. Выходит, курить было можно, и тогда закурили и остальные танкисты, переглянувшись между собой. Лица их, только что деревянные, неузнаваемые, очеловечились, стали привычно осмысленными и знакомыми. Пока одалживались табачком у Ивана Григорьевича - подсушил старик, успел где-то, а они вот свой не высушили на горячем моторе, всё некогда - захотелось им поговорить, прийти к какому-то решению, что ли: почему не застрелились, а сдались врагу в плен, чего терпеть не мог в советских людях товарищ Сталин, считавший, что народ, который не желает воевать за советскую власть, это "народ-враг". Именно поэтому, когда в начале войны за несколько дней в плен к немцам попали сразу тысячи бойцов, он придумал свой чудовищный приказ: живыми в плен не сдаваться.

Разглядывая теперь себя в такой ситуации, они как бы вновь узнавали друг друга, оценивали: не выдаст потом, не окажется сволочью? В общем, думали теперь не только о своей личной, отдельной судьбе, а ещё и об общем их деле - как им быть всем вместе? Чтобы одинаково держаться и после войны.

- Ну, что будем говорить потом своим, ребята? - тихо спросил командир экипажа, вытирая рукавом кровь на лице. - Как считаешь, отец?

- А чего тут считать, - спокойно произнёс Иван Григорьевич, твёрдо поглядев в глаза каждому. - Контужены были в танке. Забрали всех без сознания. И точка на этом!