Эхо чужих желаний

– Сейчас я кое-что скажу для твоего же блага. Ты одаренный ребенок. Я бы очень хотела, чтобы ты получила эту чертову стипендию. Я не против заниматься с тобой каждый вечер до полуночи, чтобы помочь тебе добиться этого. Разве я могу провести время с большей пользой? Но твоя привычка обижаться просто отвратительна. Да, это так. Я помню, ты вела себя точно так же, когда не выиграла конкурс по истории. Тех, кто дуется, Клэр, никто не любит, потому что это форма шантажа: я не получила того, что хочу, и не буду ни с кем разговаривать. Это, пожалуй, самый предосудительный порок из всех возможных. Мой тебе совет: избавься от этой привычки, если хочешь иметь друзей.

– У меня не так уж много друзей, – ответила Клэр.

– Подумай, возможно, причина как раз в этом.

– Как бы то ни было, – не сдавалась Клэр, – если вы уезжаете, зачем предлагать помощь?

– Я, оказывается, уезжаю? Впервые об этом слышу. Куда же я направляюсь?

– Ваша мать сказала…

– Моя мать не знает, утро сейчас или вечер.

– Она сказала, что вы по ночам бродите по дому и хотите уехать из Каслбея.

– О господи, так вот что она обо мне болтает!

– Значит, это неправда? – повеселела Клэр.

– Это неправда. Но если я не увижу перемен в твоем поведении, я с таким же успехом могу уехать, для тебя это ничего не изменит. Приходи сегодня вечером, и мы приступим к занятиям. Если честно, мне самой нужно немного отвлечься от разных мыслей.

– Скоро установится ясная погода, и долгие ночи останутся позади.

– Почему ты вспомнила об этом? – удивилась Анджела.

– Моя мама всегда так говорит, когда хочет подбодрить. По-моему, звучит очень мило.

– Да, так и есть.

Анджела решила не посылать брату телеграмму. Минуло пять недель с того дня, как пришло письмо, прежде чем она смогла ответить. Только мысль о том, что брат ждет весточки, провожая взглядом почтальона-японца, заставила ее взяться за ручку. Она начинала письмо дюжину раз, но оно выглядело неправдоподобным. Анджела не могла радостно поблагодарить брата за доверие, потому что предпочла бы ничего не знать. Она не могла выразить брату сочувствие, потому что не испытывала жалости. Она не хотела ни приветствовать невестку Сюю и племянника Дениса, ни восторгаться скорым появлением у Шона второго ребенка. В голове Анджелы по-змеиному извивались и ползали тревожные мысли. Случился бы у матери удар, узнай она эту новость? Не придется ли семье компенсировать часть денег, потраченных на обучение Шона, если он отказался от сана? Могут ли Шона отлучить от церкви за его проступок и станет ли отлучение достоянием общественности? Узнают ли об этом ирландские священники? Не прочтет ли об этом отец О’Двайер в каком-нибудь церковном бюллетене? Анджела знала, что должна быть добрее и относиться к брату как к одинокому и хрупкому человеческому существу – именно так называл себя Шон. Однако в следующем предложении он сообщал, что наконец познал совершенное счастье и впервые понял, зачем мужчина и женщина оказались на этой земле.

Несколько раз Анджела переступала порог почтового отделения миссис Конуэй, собираясь отправить брату телеграмму с уведомлением о том, что его письмо получено, и просьбой больше домой не писать. Но как отреагируют в поселке, когда узнают о содержании телеграммы? Дома и лавки вверх и вниз по Черч-стрит, по дороге к полю для гольфа и на Фар-Клифф-роуд по ту сторону бухты загудят от догадок и сплетен. Чтобы сохранить происшествие в тайне, телеграмму пришлось бы отправить из соседнего города. К тому же жесткий ответ мог толкнуть Шона на какой-нибудь действительно глупый поступок. Брат с безумной нежностью толковал в письме о том, что хочет вернуться в Каслбей, чтобы показать жене и детям свою родину. Преподобный Шон О’Хара показывает родину жене и детям! Он, должно быть, сошел с ума! Не просто рехнулся, а окончательно лишился рассудка!

Анджела пыталась представить, что бы она посоветовала, окажись на месте Шона кто-то другой. В Дублине Анджела дружила с Эмер, они вместе учились и рыскали по разным подходящим местам в поисках жениха. Предположим, что речь идет о брате подруги. Что сказала бы Анджела? Она, вероятно, убедила бы Эмер написать ни к чему не обязывающее, уклончивое письмо, чтобы все уладить. Прекрасно. Но когда пишешь о чем-то подобном родному брату, сложно сохранять беспристрастность. Нелепо ожидать, что у тебя получится остаться в стороне. И Анджела написала ответ от чистого сердца.

Она призналась, что шокирована тем, что брат отказался от сана. Шон должен понимать, что все ирландцы будут шокированы не меньше, пусть даже священники миссии отнеслись к собрату с пониманием и оказали ему поддержку. Если Шон не сомневается в том, что навсегда утратил веру, то она рада счастью, которое он обрел в отношениях с подругой-японкой, и тому, что рождение сына доставило им обоим столько отрады. Анджела просила Шона осознать, что в тысяча девятьсот пятидесятом году ни один житель Каслбея не смог бы легко и непринужденно смириться с мыслью о священнике, вступившем в брак.