Эхо любви. Стихотворения. Поэмы (сборник)

Наше время пока что не знает
                         пути своего.
Это время безумно,
             тревожно
                     и слишком подробно…
Захотелось уйти мне в себя,
                     а там – никого!
Переломано все,
             будто после большого погрома…
Значит, надобно заново
                 связывать тонкую нить.
И любое дождливое утро встречать
первозданно.
И потворствовать внукам.
И даже болезни ценить…

А заката

не ждать.
Все равно, он наступит нежданно.

Комментарии

Все стихотворения с посвящением «Алене» или «А. К.» посвящены жене Роберта Рождественского Алле Киреевой.

Утро. Стихотворение посвящено поэту Владимиру Николаевичу Соколову (1928–1997), которого Р. Р. считал не только другом, но и своим учителем. После публикации стихотворения в сборнике «День поэзии» 56-го г. Р. Р. был надолго отлучен от читателя. Его не печатали, пришлось уехать в Киргизию, зарабатывать переводами – в частности, Р. Р. переводил стихи своего сокурсника Сооронбая Джусуева.

О разлуке. Написано в 1956 году, когда начали возвращаться реабилитированные при Хрущеве.

Ровесникам. А. С. Макаров (1931–1995) – писатель, киносценарист, снимался в «Калине красной» у Шукшина. Был убит – вероятно, в связи с бизнесом, которым занимался в последние годы жизни.

Творчество. Эрнст Иосифович Неизвестный (род. 1925) – скульптор, один из тех, кто попал под разнос Хрущева на выставке в 1962. Эмигрировал в 1976 году. Живет в Нью-Йорке. Неизвестный вспоминал: «…Роберт был чистый, благородный и красивый человек. Когда он приходил ко мне в мастерскую, то приносил ощущение человеческого здоровья, красоты, даже гармонии… В нем была мужская сила, сила альпиниста, лыжника, возможно, несколько простоватая комсомольская мужская сила… Он был очень открытым, искренним, а людей больше всего раздражает то, что Ленин называл двоежопством» («Коллекция каравана историй», 2009).

Богини. Василий Павлович Аксенов (1932–2009) – писатель. Эмигрировал в 1980 г. Они с Р. Р. подружились в начале шестидесятых. Из воспоминаний В. Аксенова: «Я точно не помню, когда первый контакт произошел, я помню, что он просто подошел ко мне. Или сел за стол. И началась дружба. Бурная, нелепая. Пьяная основательно. И веселая очень. И так все друг другу говорили: «Старик, старик». Так объяснялись. «Старик, ты гений», – все говорили. И все верили друг другу…»

В сорок четвертом. В некоторых сборниках публикуется под названием «В сорок третьем» из-за путаницы с датами. Из воспоминаний Р. Р.: «Почему мы пишем о войне (только детство)»: «В сорок четвертом, весной – неожиданная, невероятная радость: мать приехала в отпуск на шесть дней!.. А я счастлив еще и по другой причине: теперь у меня, как у настоящего солдата, есть собственная военная форма! Главное, что еще у меня есть удивительная справка с официальной печатью – справка, в которой говорится, что отныне я являюсь «воспитанником воинской части №…» и что мне положен «воинский билет и полное воинское довольствие по аттестату №…» Итак, я – солдат. Однако с фронтом вышла осечка… В городской комендатуре, куда мы пришли, мать встретила сослуживца, и тот сообщил ей по секрету, что очень скоро армия переходит в наступление. А любое наступление для военного хирурга означало сплошную круглосуточную работу… Мать поняла, что заниматься сыном ей будет некогда. Она испугалась за меня… И вот вместо фронта я неожиданно попал в детский дом…»

Реквием. Поэма опубликована в 1960 году. Строки из нее выбиты на памятниках героям Великой Отечественной войны по всей стране. Из воспоминаний Р. Р.: «… на моем письменном столе давно уже лежит старая фотография. На ней изображены шесть очень молодых, красивых, улыбающихся парней. Это – шесть братьев моей матери. В 1941 году самому младшему из них было 18 лет, самому старшему – 29. Все они в том же самом сорок первом ушли на фронт. Шестеро. А с фронта вернулся один. Я не помню, как эти ребята выглядели в жизни. Сейчас я уже старше любого из них. Кем бы они стали? Инженерами? Моряками? Поэтами? Не знаю. Они успели только стать солдатами. И погибнуть. Примерно такое же положение в каждой советской семье. Дело не в количестве. Потому что нет таких весов, на которых можно было бы взвесить горе матерей. Взвесить и определить, – чье тяжелее. Я писал свой «Реквием» и для этих шестерых, которые до сих пор глядят на меня с фотографии. Писал и чувствовал свой долг перед ними. И еще что-то: может быть, вину. Хотя, конечно, виноваты мы только в том, что поздно родились и не успели участвовать в войне. А значит, должны жить. Должны. За себя и за них».