Эхо небес

Обстоятельность их сведений о ежедневной и даже ночной жизни Мариэ имела свое объяснение. Продав дом, в котором жила с семьей, она потратила деньги, оставшиеся после уплаты налога на наследство, — ведь эта недвижимость принадлежала ее матери, — чтобы купить часть кондоминиума в Сэнгава. Двухэтажное строение было разделено на три квартиры. Мариэ приобрела две из них и предоставила одну Асао с его друзьями — как место, где они могли бы приступить к работе, оплачивая только коммунальные услуги и электричество. Втроем они бывали там только в дневное время, но кто-то один почти всегда оставался на ночь и через дверь, соединяющую обе квартиры на втором этаже, слышал, что происходит рядом…

— Потрясение, испытанное Мариэ, со стороны не представишь, и, думаю, никто из нас так в этом и не разобрался.

Все это они, по-видимому, уже обсуждали. Но, рассказывая, Асао снова размышлял вслух:

— Мы взяли ее историю за основу сценария и попытались представить все так, как это нам видится. Изложили события, начиная с того времени, когда она жила с Мусаном, и заканчивая несчастным случаем с Митио, потом начали подступаться к Идзуко-гэну и просто уперлись в стенку.

Сложность в том, что нам до конца не понять, от каких внутренних ран она страдает. И еще непонятнее, как она все же склеила осколки своей жизни после такого сокрушительного удара. Может, не жизни, но чего-то, лежащего на еще большей глубине, — как она это восстановила… Наш рассказ очень похож на старое кино: пленка рвется, все замирает, гаснет… И все-таки мы хотим сделать все возможное, чтобы помочь ей выбраться из депрессии…

Втайне от Мариэ мы связались с одним человеком, работающим в компании, основанной ее дедом, и выяснили кое-что, касающееся ее жизни после того, как она осталась совсем одна. Например, что случилось с отцом ее детей, этим мужчиной, которого она называет Саттян. Он совершенно опустился. Стал алкоголиком и не имеет силы воли, чтобы подняться на ноги. Мариэ было бы тяжело узнать об этом. Когда Саттян сказал, что хочет переехать к ней вместе с Митио, она — ради всех — согласилась, хотя отлично знала, что не любит его больше, и это согласие тяготило ее…

Спасти Саттяна от гибели мы не можем, но не хотим, чтобы и Мариэ пошла тем же путем… Так что же нам делать?

У меня не было для них ответа.

— А сюжет для сценария, о котором вы только что рассказали, сценария, в котором вы размышляете о жизни Мариэ, — он что, оборвался на полуслове, и продолжения нет? Один пустой экран?

— В последней сцене мы думали показать ее чуть постаревшей и примирившейся с жизнью, но как к этому подойти — непонятно, — мрачно сказал Асао, явно уже не надеясь получить у меня хороший совет.

Молчание было прервано моей женой, которая все время слушала, не вмешиваясь в разговор.

— А помнишь роман Бальзака, который ты давал Мариэ? Она сказала, что, читая, смогла уловить в нем связь с тем, что случилось с Мусаном и Митио. Не хочешь рассказать им об этой книге? Возможно, Мариэ найдет в ней ту зацепку, которая позволит ей прийти к чему-то новому… И в тот момент им следует быть наготове, ты согласен?

В подтексте того, о чем говорила жена, я слышал непогасшее сопротивление; когда я в первый раз посоветовал Мариэ прочитать «Сельского священника», она яростно спорила, доказывая, что трагедия ее подруги никак не связана с тем, что повлек за собой грех Вероники. Необходимо было объяснить Асао и его друзьям, как в одинокой угрюмой квартирке в Мехико я, безо всяких на то логических оснований, объединил в своем сознании Мариэ с Вероникой, — хотя ужас, который я ощущал при мысли, что, если бы мой ребенок покончил с собой, этот удар был бы гораздо сокрушительнее, чем воздаяние за любой совершенный мной грех, и мог, пожалуй, рассматриваться как некое психологическое основание.

Героиня романа, Вероника, обезображена после перенесенной в детстве оспы. Но в конце жизни, лежа на смертном одре и получив разрешение на публичное покаяние, она, как пишет автор, выглядит очищенной от скверны и полной жизни, как в те времена, когда ее называли «прекрасной госпожой Граслен». Так обращались к ней, замужней женщине, известной благотворительнице, хозяйке салона. И это обращение, как и рассказ о чудесном возвращении красоты к ней, девушке, в моменты, когда она испытывала религиозный восторг, предвосхищают финальное преображение в сцене публичного покаяния.

Итак, разрушенная красота заново возвращается в конце жизни и невозможное становится возможным. Похожий мотив звучит и в «Холодном доме» Диккенса, написанном примерно в то же время; должно быть, лицо, изуродованное оспой, было трагедией, знакомой тогда многим девушкам.

Но осознание Вероникой своей греховности никак не связано с оспой и последствиями болезни.