Эхо небес

Сыграв короткое музыкальное сочинение, написанное Хикари под руководством Мариэ, преподавательница сказала, что грусть слышится в нем гораздо больше, чем в прежних его вещах. Потом сыграла эту вещь снова, специально для нас, и мы с женой полностью с ней согласились. Музыка явно выросла из горестных чувств Мариэ, бессловесно переданных ею Хикари, хотя она лишь поправляла написанное, когда это вступало в противоречие с правилами композиции. И мелодия, и гармония были придуманы самим Хикари…

Чтобы не запутаться в написанном, мы посоветовали Хикари давать каждой маленькой пьеске заглавие. Он делал чистовой вариант и вкладывал озаглавленное в отдельную папку. До сих пор в названиях появлялись разные «Вальсы», «Сицилианки». Теперь же — не знаю, советовался он с Мариэ или додумался сам, — жена вдруг обнаружила в папке новый лист, на котором было написано «Воспоминания о Мусане».

6

Трое юношей, которые, движимые доброй волей и желанием помочь Мариэ выбраться из депрессии, приходили ко мне в тот день за советом, несомненно, принадлежали к новой генерации. Как представитель старшего поколения, я был способен разве что поговорить о проблеме теоретически, а они за шесть месяцев самостоятельно запустили проект, задуманный специально ради Мариэ.

Идея состояла в том, чтобы в Японию приехала филиппинская труппа, чьи представления будут сопровождаться лекциями их лидера — директора и режиссера, а выступления состоятся не только в Токио, но и по всей стране. Крупные залы для этого не нужны; спектакли молодых филиппинцев пойдут в стенах «любительского театра», кочуя по университетским аудиториям и актовым залам библиотек, где помещается человек сто, самое большее — двести…

Я побывал на одном из таких представлений, в университетском кампусе, переместившемся из центра Токио на один из холмов Митаку. Перед началом спектакля Мариэ и руководитель труппы со стульями в руках прошли между рядами и поднялись на сцену. Низенький, сухощавый, но необычайно артистичный режиссер бесстрастно говорил по-английски с филиппинским акцентом, а Мариэ гладко переводила его на японский. Он выступал под псевдонимом, выбрав для него слово, которое я, к сожалению, не запомнил и которое в переводе с тагальского означает «космическая воля». Но на приеме после спектакля все называли его просто Кос, так что и я тоже буду использовать это имя.

Мужчина лет тридцати, Кос был ростом с сидящую рядом с ним Мариэ. Быстрый и легкий в движениях, он, казалось, преуспел в каком-то виде спорта, развивающем гибкость, но не требующем накаченных мускулов. Деньги для труппы он зарабатывал, вывозя за границу еще «сырые» спектакли и дополняя эти эскизы своими лекциями. Мгновенно очарованный его юмором и прекрасным даром рассказчика, я совершенно не сомневался, что он добьется успеха. Одет он был в джинсы и хлопчатобумажную куртку с вышивкой из шелка спереди и на рукавах. Рубашка цвета мака и нефритовый медальон в серебряной оправе довершали костюм, оттеняя его привлекательное лицо с узкой и длинной бородой — вроде тех, что носили в Корее ученые-конфуцианцы.

Кос рассказал нам, что родился в деревне, откуда много часов езды на автобусе до любого большого города вроде Манилы. Рос, жадно слушая «Голос Америки», собирал, а потом относил местному кузнецу металлический лом от брошенных японцами противовоздушных установок, храбро скрипел зубами, пока деревенский знахарь делал ему обрезание…

Спектакль, который начался, когда Мариэ удалилась и Кос остался на сцене один, был построен на этих детских воспоминаниях… Христианство, крепко укоренившееся теперь на филиппинской земле… бананы, выглядывающие из нарисованной на заднике тропической и субтропической растительности так ярко и реалистично, что ты, казалось, чувствовал их сладкий душный запах… Кос и другие участники мягко скользили по сцене, словно зависнув между прошлым и настоящим, а потом появлялся Дядя Сэм, излучающий молодость волонтер из Корпуса мира, и предлагал отправить Коса в Соединенные Штаты. Американец, игравший эту роль, выглядел как какой-нибудь молодой Линкольн, в цилиндре, разрисованном звездно-полосатым орнаментом, и тут неожиданно сценки из деревенской жизни превращались в гротескную аллегорию на тему жизни Коса в Америке и его первых столкновений с чужой цивилизацией…

Сбежав от этих экстремальных ощущений, Кос осуществил постановку своей автобиографической пьесы в студенческом театре университетского городка в Маниле. Но вскоре его обнаружил некий американский режиссер, снимавший на Филиппинах фильм о войне во Вьетнаме, и спектакль вместе с Косом опять экспортировали в Америку. Это был пример проявления «космической воли». Другим ее проявлением стала ошибка американских таможенников, принявших отправленные морем декорации за кучу хлама и выбросивших их за борт. «Благодаря этому вся постановка стала совсем другой», — сообщил Кос в заключение, плавно задергивая натянутый над сценой занавес…