Эхо небес

— Чудесно, и подходит по настроению. — Она снова перевела взгляд на поленья в камине. — Недавно мы с Маленьким Папой поспорили, — заговорила она, начиная рассказ о том, что ее тяготило перед приездом. — Спор затянулся, и я таки в нем увязла. Началось с необычной «проповеди», которую Маленький Папа, вопреки своему обыкновению, посвятил разговору о христианстве. Называлась она «Что можно ощутить и что можно понять», то есть речь шла о «чувственном» и «рациональном». По мнению Маленького Папы, все, что можно почувствовать, можно и понять. Вначале было Слово — «то, что можно понять», и все «то, что можно почувствовать» выросло из него.

Но если мы возьмем то, что случилось с моими детьми, то увидим: их смерть была ужаснейшим из того, что можно почувствовать, и все-таки я никогда не смогу понять ее. Когда я сказала об этом Маленькому Папе, он ответил, что этот способ мышления напоминает манихейский дуализм, так как манихейцы верили в прямое противопоставление «чувственного», то есть связанного с каким-то отрезком времени, и «постигаемого», которое бесконечно.

Я сказала, что именно в это и верю, и мое утверждение привело его в ярость. Он завизжал, как ребенок: «А как же тогда воплощение Христа? Разве благодаря Его божественному воплощению бесконечное не слилось с преходящим? И не это ли открыло роду людскому путь к спасению?..»

Я помню, что говорила о манихейском дуализме Фланнери О'Коннор. Манихейцы проводят четкую границу между духом и плотью и поэтому стремятся приблизиться к тайнам духа без посредничества материального мира. Однако, если ты пишешь роман, материальное выступает посредником и с его помощью ты достигаешь воплощенного искусства. В чтении это звучало очень убедительно.

О'Коннор твердо верила, что все, что можно почувствовать, можно понять, — тут ее взгляды полностью совпадали со взглядами Маленького Папы, верила в то, что благодаря воплощению Христа это впервые стало осязаемой реальностью. Она писала рассказы о странных людях и случавшихся с ними невероятных вещах… и создавала на этой основе воплощенное искусство, показывая, что через «воплощение» все наконец становится «познаваемым». Процесс этот сходен с математическим доказательством: сначала она представляет нам то, что можно почувствовать, но вроде бы невозможно понять, а потом все же показывает возможность понимания.

Но сейчас я говорю не о романах — о подлинной жизни, где на меня обрушилось нечто, выходящее за пределы понимания. Смерть Мусана и Митио швырнули мне в лицо без всяких объяснений. И в данный момент существование Христа не представляет для меня реальности, способной убедить, что я когда-либо пойму это.

— Но ведь и Фланнери О'Коннор жила с неизлечимой болезнью не в романе, а в реальности, — сказал я.

— Да-да, — согласилась она так же быстро, как несколько минут назад Хикари согласился с ней. — И, вероятно, здесь и лежит граница между ней, христианкой, и мной, манихейкой. Я уже думала об этом. Если мне в самом деле близко манихейство, может быть, я и должна поступать соответственно и провести отчетливую границу между духом и плотью. Что это для меня?..

До сих пор я старалась найти успокоение в сфере духа, а может, стоит это отбросить и забыться в радостях плоти? Может быть, только так я смогу все забыть? Даже сейчас, занимаясь сексом, я почти избавляюсь от мысли об «этом». Мне даже кажется, что, мазохистски обращаясь мыслью к случившемуся, я придаю еще большую яркость своему оргазму.

Вчера, когда Дядя Сэм выслушал ваш рассказ о Мусане и Митио и пришел в уныние, я — совершенно серьезно — предложила ему вот что. Сказала, что собираюсь пойти по пути ублажения плоти — просто нырнуть в плотские радости, — и спросила, готов ли он принять в этом участие в качестве моего сообщника… Но потом (когда мы лежали, отдыхая после первого соития) он вдруг, как истинный пуританин, принялся мне доказывать, что телесные радости преходящи и не выдерживают сравнения с духовным спасением, обретаемым навечно. Особенно удивляться тут нечему: он вырос на Среднем Западе, в христианской семье.

…Завтра я возвращаюсь в Круг, но знаю, что Маленький Папа ничем больше не может мне помочь. Он убежден, что достаточно снова и снова предъявлять доводы, касающиеся воплощения Христа, уподобляясь средневековому феодалу из Мито, торжественно демонстрирующему княжескую печать, и этого будет довольно, чтобы я склонилась перед его правотой… Может, я в самом деле манихеянка или экзистенциалистка — хотя это и вышло из моды.

Дрова горели уже не так весело, и я принялся заново разводить огонь. Три года назад осенний шторм свалил огромную сосну, и с тех пор я рубил ее, заготавливая поленья примерно в полметра длиной, — рубил одно-два утром и вечером. Каждое из поленьев могло гореть несколько дней. Легко исчезающие в огне белые ветки березы служили просто для растопки. Полено, что лежало сейчас в камине, сгорело пока на треть, постукивая по нему каминными щипцами, я крутанул его, подложил веток под черный обуглившийся бок и принялся раздувать огонь.