Эхо-парк

Босх закрыл телефон. Он почувствовал, как его дыхание участилось. Спина, прижатая к спинке сиденья, разогрелась и вспотела. Он открыл окна и постарался дышать ровно. Сейчас Гарри находился вблизи Паркер-центра, но подъехал к обочине и остановился.

То, что случилось, было кошмаром каждого детектива. Наихудший сценарий расследования. Упущенный след – проигнорированный, а то и просто загубленный. Что-то темное и зловещее, гибельное, крадущееся в тени, разрушающее жизнь за жизнью. Да, верно, все детективы совершают ошибки и обречены потом жить среди этих сожалений. Но Босх чуял: этот нарыв злокачественный. Он будет расти и разрастаться, пока не заглушит все. Пока он сам не станет последней жертвой, а его жизнь – последней загубленной жизнью.

Он отъехал от обочины и влился в поток машин, чтобы впустить свежего воздуха в окна. Затем, визжа тормозами, резко развернулся и двинулся домой.

7

С крохотной задней веранды своего дома Босх наблюдал, как небо тускнеет. Он жил на горе, на Вудро-Вильсон-драйв, в прилепившемся к склону консольном доме. Дом напоминал персонажа из мультика, зависшего над бездной, зацепившись пальцами за край утеса. Порой Босх чувствовал себя таким же персонажем. Вот как сегодня вечером. Он пил водку, щедро плеснув ее в стакан со льдом; впервые за последний год, после возвращения к работе, он употреблял крепкое спиртное. От водки в горле возникло ощущение, будто он проглотил горящий факел, но это было то, что нужно. Босх старался выжечь мысли и опалить до нечувствительности нервные окончания.

Гарри считал себя настоящим сыщиком – таким, который все пропускает через сердце и болеет душой за дело. «Или все имеют значение, или никто» – вот что он всегда говорил. Это делало его хорошим детективом, но это также делало его уязвимым. Ошибки глубоко проникали в подкорку, раня, а данная ошибка являлась худшей из всех.

Он погремел льдом в стакане и одним глотком втянул оставшуюся жидкость. Как может что-то столь холодное, вливаясь внутрь, жечь так сильно? Гарри вошел в дом, намереваясь плеснуть в лед еще водки. Пожалел, что нет ни лимона, ни лайма, чтобы добавить в напиток, но было не до того, чтобы куда-то заезжать по дороге. В кухне, со свежей порцией напитка в руке, он снял телефонную трубку и позвонил Джерри Эдгару на сотовый. Номер Босх до сих пор помнил наизусть. Телефонный номер напарника – нечто такое, что невозможно забыть.

Эдгар ответил, и Босх услышал на другом конце линии звук телевизора. Его бывший напарник находился дома.

– Джерри, это я. Мне надо спросить тебе кое о чем.

– Гарри? Ты где?

– Дома, парень. Но я работаю над одним из старых дел.

– А, одно из вечных наваждений Гарри Босха. Постой-постой, дай-ка мне угадать… Дело Фернандеса?

– Нет.

– Того парня… Спайка… не помню, как дальше?

– Ничего похожего.

– Я сдаюсь, старина. У тебя слишком много призраков, чтобы я мог за ними уследить.

– Дело Жесто.

– Черт, я должен был назвать его первым! Я же знаю, что ты работаешь над ним время от времени с тех пор, как вернулся. А что ты хотел спросить?

– В пятьдесят первой форме есть одна запись. Под ней твои инициалы. Говорится, что звонил Роберт Саксон и сказал, что видел ее в супермаркете «Мейфэр».

– И все? Такая запись?

– И все. Ты помнишь, как разговаривал с этим человеком?

– Черт, Гарри, я не помню записей по делам, над которыми работал месяц назад. Для того и ведется пятьдесят первая форма, чтобы помочь нам вспомнить. Кто такой Саксон?

Босх поболтал стаканом и хлебнул глоток. Кусочки льда ударились о губы, и водка потекла по щеке. Он отер ее рукавом, потом поднес телефонную трубку обратно ко рту.

– Тот самый человек… насколько я понимаю.

– У тебя есть убийца, Гарри?

– Почти уверен. Но… понимаешь… мы могли взять его еще тогда… Вероятно…

– Не помню я никакого Роберта Саксона! Гаденыш небось хотел повеселиться за наш счет? Гарри, ты пьян, старина?

– Почти.

– В чем дело, парень? Если этот молодчик у тебя в руках, так лучше поздно, чем никогда. Должен радоваться. Я, например, радуюсь. Ты уже звонил ее родителям?

Босх стоял, привалившись спиной к кухонной стойке, и ему хотелось сесть. Но телефонная трубка была на шнуре, и он не мог выйти в комнату или на веранду. Стараясь не пролить питье, он, опираясь спиной на шкафчик, съехал на пол.

– Нет, я им не звонил.

– Я чего-то не понимаю? Да, Гарри? Ты весь вздрюченный, а это значит, что-то не так.

– Не так то, что Мари Жесто была не первой и не последней.

Эдгар молчал, переваривая услышанное. Фоновый звук телевизора стал тише, а затем бывший напарник Босха, словно ребенок, спрашивающий, какое ему грозит наказание, упавшим голосом произнес:

– А сколько было еще?

– Похоже, девять, – мрачно сообщил Босх. – Вероятно, завтра я буду знать больше.

– Господи, – прошептал Эдгар.

Босх кивнул. Он злился на Эдгара и хотел бы обвинить его во всем, но сознавал, что они были напарниками и должны делить поровну как хорошее, так и плохое. Записи в пятьдесят первой форме предназначались для них обоих, чтобы они читали и должным образом реагировали.

– Ты не помнишь того звонка?