Эхо плоти моей

Свернув несколько раз и пару раз сократив путь, проходя сквозь препятствия, дама привела Хэнзарда к ярко освещенному кафе “Говард Джонсон”. Они поднялись на второй этаж, уселись за от­дельный столик в небольшом банкетном зале, изысканно отделанном зеленым и оранжевым пластиком. Дама протянула Хэнзарду вторую шоколадку, а сама приняла от него фляжку с водой.

— Наверно, мне надо представиться,— сказала она.

— Ради бога, простите меня. Я, вероятно, должен вас узнать, мне кажется, что я где-то видел ваше лицо, но я никак не могу вспомнить, где.

— Нет, скорее всего, вы меня не знаете, но я хотела сказать, что не стану представляться, пока вы хоть что-нибудь не расскажете о себе.

Хэнзард, проявив чудеса воздержанности, отодвинул в сторону остаток шоколада.

— Меня зовут Натан Хэнзард. Я капитан армии Соединенных Штатов. Мой личный номер…

— Господь с вами, остановитесь! Здесь не лагерь военнопленных. Просто расскажите, что с вами случилось после того, как вы прошли через передатчик.

Когда Хэнзард кончил рассказывать, она одобрительно кивнула, отчего ее прическа качнулась в такт с ударом капитанского сердца. Хэнзард обратил внимание, что сейчас ее волосы куда более прият­ного оттенка, чем при свете уличного фонаря.

— Вы поступили благородно, капитан. Нет, я и не думаю шу­тить — действительно смело и благородно. Впрочем, вы и без меня знаете это. Теперь я вижу, что зря не заговорила с вами вчера.

— Вчера? А, помню! Вы глядели на меня с другого берега пруда. Она кивнула, соглашаясь, и продолжила:

— Но вы должны признать, что нам приходится быть осторож­ными. То, что у человека приятная внешность, еще не гарантирует, что он не пожелает засунуть меня в свою кастрюлю, Хэнзард понимающе улыбнулся. Теперь, после двух плиток шо­колада, он был способен не только сознавать, что ему говорят, но и оценивать, как и кем это сказано. Внимание капитана наконец сконцентрировалось на прелестях его благодетельницы.

— Я вас вполне понимаю. Должен признаться, что я тоже имел кое-какие подозрения, когда шел следом за вами. У вас такой… упитанный вид.

— О, я дождалась комплимента! Этак, капитан, вы совсем вскру­жите мне голову. Как насчет еще одной шоколадки?

— Спасибо, пока не надо. Кстати, я ведь еще должен поблагода­рить вас за спасение. Та банда, насколько я понимаю, разбежалась из-за вашего радиоприемника?

— Да. Я ожидала вас на Гоув-стрит, надеясь, что замечу вас прежде, чем солдаты. Я не знала, где еще можно вас найти, а здесь вы должны были появиться в любом случае, ведь это ваш единст­венный источник воды. Но вы сумели пробраться к передатчику так, что я ничего не заметила. Когда я услышала выстрелы, то решила, что вы уже внутри, и врубила приемник на полную громкость. Когда привыкнешь к здешней тишине, то музыка воспринимается страшно сильно. Я думаю, здесь мы становимся способны слышать ее так, как полагалось бы.

— Я тем более должен быть благодарен вам. Спасибо, мисс?..

— Миссис.

— Простите меня, пожалуйста. Вы в перчатках, поэтому я не мог заметить кольца.

— Вы можете называть меня просто Бриджетта. Муж называет меня Джет, хотя мне это кажется вульгарным. Он называет меня так нарочно. Он полагает, что это очень по-американски — быть вульгарным. Он не понимает, что вульгарность уже вышла из моды. Дело в том, что он впервые приехал в Штаты в конце шестидесятых и, значит, никогда не избавится от вульгарности.

— Вы знаете,— проговорил Хэнзард,— боюсь, что вам нужно говорить немного помедленнее, а то я не успеваю понять. Моя голова соображает не так хорошо, как могла бы, будь у меня полный желудок.

— Простите меня, пожалуйста,— сказала дама.— Если угодно, я повторю медленно: Пановская.

— Пановская? — теперь он уже совсем ничего не понимал.

— Вы спрашивали мое имя, и я его говорю. Миссис Пановская, Бриджетта Пановская, супруга Бернара Пановского. Возможно, вы слышали о моем муже.

— Черт побери,— сказал Хэнзард.— Черт меня побери. В мире была уйма людей — писателей, артистов, преступников и прочих знаменитостей,— чья известность простиралась очень ши­роко, но о чьем существовании Хэнзард знал ровно столько же, сколько и мы в нашем безнадежно отсталом прошлом. Но имя Пановского знал даже он. Пановского знали все. Все, в буквальном значении этого слова.

— Да, я о нем слыхал,— сказал Хэнзард. Бриджетта улыбнулась, не холодно, а скорее прохладно, давая Собеседнику возможность собраться с мыслями.

— Так вот, значит, почему…— протянул Хэнзард, поспешно припоминая, что он знает о Пановском.

— Да,— подтвердила она.— Мы подобны вам, потому что тоже сублимированы.

— Что?.. Боюсь, я не силен в подобной терминологии. У меня никогда не было времени почитать Фрейда.

— “Сублимированный” — это слово, которым Берни обозначает наше состояние.

Для иллюстрации она провела рукой сквозь букет искусственных цветов, украшавших пластиковый стол.