ЭХО. Предания, сказания, легенды, сказки

Приметил Тукан, что Унавий часто уходит со двора. Это не понравилось ему, и однажды утром он пошел вслед за Унавий в лес.

Они пришли к ручью.

Унавий присела на зеленый берег, а Тукан спрятался за большой черный камень.

Унавий склонилась над водой и запела.

Бежит вода из родника, журчит по белым камешкам, по желтому песку, а песня Унавий льется, сверкая, как ручей.

Каждое утро и вечер
Выхожу я на берег речки
И, глядя на быстрые волны,
Жду, когда же придет любимый.

— Вот зачем ты ходишь сюда!.. — со злобой сказал Тукан и вышел из-за укрытия. — О ком ты поешь, кого ты ждешь тут?

— Я пою об Акмазаке, которого люблю больше жизни, — ответила Унавий, — и его жду я на берегу светлой речки.

— Выбрось его из головы и возвращайся сейчас же домой. Я решил отдать тебя в жены славному старейшине Осалыку.

Унавий ответила Тукану:

— Дождь идет — озеро наполняется, снег идет — озеро убывает. Зачем мне было родиться красавицей, если я выйду вамуж за нелюбимого?

— Будет так, как я хочу! — прикрикнул Тукан на девушку. — Иди и готовься к свадьбе. Свадьба будет завтра.

Низко склонила голову Унавий, на серебряные украшения закапали горькие слезы…

…То не белая молния сверкает, а белеют белые платки, то не черная туча поднимается, а чернеют черные кафтаны, то не гром грохочет, а гремит барабан, то не петух голосистый поет, а играет волынка, то не радуга встала, а цветная дуга поднялась, то не кольца вертятся, а колеса крутятся — едут, собираются гости на свадьбу Унавий и старейшины Осалыка.

Печальная пришла вечером Унавий к ручью.

— Я носила белый платок, и забыла про черный, — грустно сказала она Акмазаку. — Сегодня говорим мы с тобою в последний раз: завтра я стану женой Осалыка. Так велит Тукан.

— Давай убежим, — сказал Акмазак.

— Тукан все равно нас догонит, — печально покачала головой Унавий. Она опустилась на зеленую траву и тихо запела:

Быть бы мне текучей водой —
Потекла бы я в твою сторону.
Быть бы мне цветком яблоневым —
Осыпалась бы я на твои колени.
Если был бы ты деревом,
Стала бы я твоими листьями.
В разлуке с тобой, как осенний лист,
Пожелтею я и умру.

Примолк ручей, слушая печальную песню Унавий, утих ветер, замерла листва на деревьях.

— Тукан приносит людям одно горе, — воскликнул Акмазак, — я убью его!

— Он бессмертен. Никто не знает, где его смерть. Придется нам покориться злой судьбе, — ответила Унавий.

И вдруг зашумел старый дуб.

— Ваше горе и ваша печаль тронули меня, — прошелестел дуб. — Слушай, Акмазак, я открою тебе, где таится смерть Тукана. Она у него в кошельке-чондае, который он носит на груди под одеждой. В него прячет Тукан души убитых им детей, и если разорвать чондай на клочки, Тукан сразу умрет.

Тут расступились частые кусты, пахнуло горьким дымом, из тьмы, сверкая и извиваясь огненными кольцами, выполз вувер и обвил могучий ствол старого дуба.

Дуб вспыхнул, как сухая береста, и в один миг от него осталась лишь кучка серого пепла.

Сгорел дуб, и исчез вувер. Вновь наступила в лесу тишина.

— Я добуду этот заветный чондай! — воскликнул Акмазак.

— Как же ты добудешь его? — сказала Унавий. — Ведь Тукан никогда не расстается со своим чондаем. Ты напрасно погубишь свою жизнь…

Но Акмазак ответил:

— Уже дважды избежал я неминуемой гибели. В первый раз меня спасла материнская любовь, во второй доброта дикого зверя. А в третий раз я сам за себя постою.

Унавий, плача, пошла домой. Акмазак остался в лесу.

Наступила ночь. И тогда Акмазак вышел на глухую лесную тропинку, ведущую к княжескому селению — илему. Было в лесу темно, тихо. Только совы кричат да изредка прошумит ветер.

В такое время спать бы людям, но горит огонек в низенькой, ветхой избушке — видно, кто-то не спит в эту позднюю ночную пору.

Подошел Акмазак к избушке, заглянул в окно: сидит на лавке седой старик, льет слезы.

— Не смогу ли я помочь твоему горю? — спросил Акмазак.

— Нет, не сможешь, — ответил старик. — Я оплакиваю сына, которого вчера казнил Тукан. А куда ты идешь на ночь глядя?

— Я иду в илем Тукана.

— Какая неволя гонит тебя туда?

— Задумал я убить рогатого князя, чтобы не мучил он больше людей.

— Его убить нельзя — он бессмертен. Пропадешь, как мой сын. Не ходи, не губи понапрасну свою молодую жизнь.

— Недаром говорится в нашей пословице: «Хочешь увидеть свет — зажигай огонь», — ответил Акмазак.

— Что ж, если крепко твое слово, твердо решение, прими мое отцовское благословение на славный подвиг.

Акмазак поклонился старику и пошел дальше.

Миновал он еще один лес и снова вышел к какой-то избушке. И в ней огонек горит, и здесь не спит кто-то. Заглянул Акмазак в окно: склонясь над колыбелью, плачет женщина.

— Не смогу ли я помочь твоему горю? — спросил Акмазак.

— Я оплакиваю сына, которого завтра должна отдать Тукану, — ответила женщина. — Нет, ты не можешь мне помочь.