ЭХО. Предания, сказания, легенды, сказки

— Верно, что нет моих милых братьев на свете! К чему бы тогда дорогим вещам по степям валяться? Не догнала их погоня, хищные птицы их заклевали, зверье по логам желтые кости казацкие растаскало, ветер по ковылям лоскутки разметал…

Вспомнил отца с матерью. Кто их теперь в старости доглядит да приветит?

Побрел по степи из последних сил. Широка степь — конца-края не видно. Высоко в небе орлы летают, добычу острым глазом высматривают.

Мчат казацкие кони по вольным степям, копытами ковыль поднимают. То там, то сям стоят в степях курганы, могилы казацкие. Издалека — малы; чем ближе — больше, словно на глазах растут; подъехать — полнеба курган закроет.

Выше всех курганов тот, что Савур-могилой зовется. Взойти на него — за степями далеко поля видно, а в самом далеке — села и города украинские. Миновали казаки Савур-могилу, дальше скачут. Оглянулись; малым-мала Савур-могила, а вот уж ее и не видать. Вперед посмотрели: за полями село — хатки белеют.

— Скоро, брат, скоро дома будем, отца с матерью обнимем, — говорит старший брат среднему.

Молчит средний, будто и не рад домой воротиться.

Не день, не два младший брат по степи шел, пока Савурмогилу завидел. Ветер легонько повевает, а с ног валит. Горе в степи пешему. Первое горе — воды нет. Второе горе — хлеба нет. А третье горе, самое горькое, — близ Савурмогилы помирать. Взойти на нее — поля, города и села украинские видно. Взойти бы, да ветер с ног повалил. Только небо видать.

Высоко в небе орел летает. Все ниже орел парит, сизыми своими крыльями небо закрывает.

Стало солнце меркнуть…

А этим временем доехали братья до первого села. Средний с коня слезает, родную землю целует. Старший шапку на лоб сдвигает, черный ус крутит — тревожную думу думает, младшего брата вспоминает. Не того страшится, что младший злой смертью помер. Иное его тревожит: а что, когда его, пешего, погоня не нагнала, безводье, бесхлебье в степи не доконало, хищные птицы не заклевали? А что, когда живой, невредимый за ними следом до родительского дома доберется?

— Давай обождем меньшого брата, — говорит старший среднему. — Коли жив остался, отсюда уж на коне поедет.

Не день, не два живут в том селе братья. В каждой хате у кого сын, у кого муж в казаках. Братьев выспрашивают: «Нашего казака в бою или, не дай бог, во вражьем плену не видали?» Наперебой их в каждую хату зазывают. Жалеют их, беглецов, кормят, угощают медом-водкой.

— Не пора ли нам к отцу с матерью ехать? — говорит средний старшему. — Видать, брата нашего бедного нет на свете. За этакое время и пешему степь перейти можно.

«Это уж верно», — смекнул старший.

— Ну что ж, — отвечает, — коли живой брат наш, следом за нами придет. Быть по-твоему. Едем.

Едут братья-казаки украинскими селами и городами, а слава о них далеко впереди летит. Узнали отец с матерью, что вот-вот сыновья дома будут. Ставят столы в саду под вишнями, гостей созывают.

Подъезжают братья-казаки к родному селу. Вдалеке среди тополей под камышовыми крышами хатки белеют. Солнце пригревает. В синем небе ни облачка. В травах кузнечики стрекочут. Птицы щебечут. Шмели гудят. Тепло и весело всему живому на свете жить. Только братья-казаки хмурые едут, озноб их пробирает. Тяжко вздохнул средний брат. Говорит старшему:

— Что отцу с матерью скажем? Трое в бою были, троих нас в плен брали, втроем из плена бежали, а воротились вдвоем…

Старший со злости коня нагайкой ударил.

— Эх, ты, — говорит, — глупые твои слова! То хорошо, что двое вернемся: будем наследство отцовское не на троих- на двоих делить. Отцу с матерью так скажем: вдвоем в бою были, вдвоем в плен попали, вдвоем бежали, а меньшого нашего брата девять лет как в глаза не видывали.

Промолчал средний брат, шапку на глаза надвинул, поседелый ус покрутил, поехал за старшим.

За околицей отец с матерью хлебом-солью сыновей встретили. Плачут от радости:

— Девять лет ждали вас, сыновей наших милых, казаков удалых, соколов ясных. Не чаяли, что дождемся, что будет нас, стариков, кому в нашей старости доглядеть да приветить…

Всем селом, всем народом-обществом за столы сели. Не сразу, не вдруг, а спросили:

— Что же с меньшим сталось? В бою голову сложил али тяжкой неволи не вынес?

Спешит старший брат с ответом:

— Ничего того, батюшка с матушкой, не знаем. Не вместе воевали, не вместе в плен попадали, не вместе из плену бежали. Девять лет меньшого брата, милого, в глаза не видывали.

Средний брат голову на стол роняет, слезами заливается. Говорит всю правду отцу с матерью:

— Вместе воевали, вместе в плену девять лет томились, вместе бежали. Только мы брата своего меньшого, пешего, на злую погибель в пути покинули.

Ни отец, ни мать ни слова не вымолвили. Гостей угощали, меньшого сына поминали.

Помянули и вместе со всем народом-обществом сына старшего со двора до околицы на казнь проводили.

За околицей осина серым листом дрожит. А старший сын пуще тех осиновых листьев трясется — родных отца с матерью, своего народа-общества пуще турецкой погони страшится.

Поделом страшится, не зря трясется — в родной стороне, среди родных безродным помрет! Нет смерти страшнее.