Возможно, в буквальном смысле с нуля. Рядом с камбузом высились несколько поставленных одна на другую клеток с курами, дремавшими в теплой темноте. Но от моих перемещений они проснулись и принялись хлопать крыльями и квохтать, взволнованно поворачивая глупые головки; из-за деревянной решетки подслеповато глядели красноватые глаза-бусинки.
А вот интересно, есть ли на корабле другая живность? Но если и была, то, слава богу, обитала она не на камбузе. Я хорошенько перемешала клейкое варево, напоминавшее мясное рагу, и принялась искать хлеб. Я точно знала, что здесь где-то должно быть что-то мучное: моряки ели либо галеты, называя так пресные корабельные сухари, либо «мягкий хлеб» – любой хлеб на опаре, хотя слово «мягкий» часто бывало весьма неточным определением. Тем не менее у них должен быть хлеб. Где?
Наконец я его нашла: жесткие круглые бурые буханки висели в сетке на крюке в темном углу. Наверное, чтобы уберечь их от крыс. Я тщательно осмотрелась вокруг, просто на всякий случай. «Где-то должна быть и мука», – подумала я. Ах, ну да, конечно. Она в трюме, вместе с другими корабельными запасами. И с недовольными остатками первоначальной команды. Что ж, подумаем об этом позже. Тут достаточно еды, чтобы накормить всех, кто на борту. А о завтраке я тоже подумаю потом.
Пока я разжигала огонь и осматривала камбуз и столовую, мне удалось согреться и отвлечься от мыслей о своих синяках и ушибах. Ощущение леденящего недоверия, которое не отпускало меня с того самого момента, когда я перевалилась через поручни «Чирка», тоже начало проходить.
Впрочем, нельзя сказать, что это было к лучшему. Понемногу приходя в себя от потрясения, я начала осознавать истинные масштабы нынешнего бедствия. Мы больше не направлялись в Шотландию и к опасностям Атлантики, но плыли бог знает куда на незнакомом судне с неопытной и охваченной паникой командой. И к тому же мы только что фактически совершили акт пиратства в открытом море и все остальные виды преступлений, которые сопровождают сопротивление вербовке и нападение на флот Его Величества. И убийство. Я сглотнула, горло все еще саднило, и кожа покрылась мурашками, несмотря на тепло от огня.
Вибрация ножа, ударившего в кость, эхом отдавалась в моих собственных костях. Как я могла убить этого человека? Я знала, что лезвие не проникло в грудную полость и не могло задеть крупные кровеносные сосуды на шее… Понятно, шок… Но неужели только от шока…
Я не могла прямо сейчас думать о мертвом канонире и потому решительно отогнала от себя мысль о нем. «Потом», – сказала я себе. Когда-нибудь я приму это – в конце концов, я защищалась. И помолюсь за упокой его души, только позже. Не сейчас.
Впрочем, другие мысли, которые всплывали в мозгу, пока я занималась стряпней, тоже не радовали. Йен и Ролло… Нет, об этом я тоже не буду думать.
Я упорно скребла дно котла большой деревянной ложкой. Густое и липкое варево немного подгорело, но все еще было съедобным, правда, выглядело не очень аппетитно: густое, клейкое, с костями и комками. Подавив приступ тошноты, я наполнила водой котелок поменьше и повесила кипятить.
Навигация. Я выбрала эту тему для переживаний потому, что, хотя она серьезно меня беспокоила, в ней отсутствовала эмоциональная составляющая, в отличие от других пунктов повестки дня. Так, в какой фазе находится луна? Я попыталась вспомнить, как она выглядела прошлой ночью с палубы «Чирка». Поскольку я практически не заметила ее, значит, сейчас не полнолуние. Ведь встающая над морем полная луна – зрелище, от которого захватывает дух. Сверкающая на воде дорожка манит вдаль, и кажется, что можно легко перешагнуть через поручни и уйти по ней в безмятежное сияние.
Нет, безмятежного сияния прошлой ночью точно не было. Тогда я довольно поздно поднялась на нос корабля вместо того, чтобы воспользоваться горшком в каюте, – хотелось глотнуть свежего воздуха. Ненадолго задержавшись возле поручней, я заметила в длинных перекатывающихся волнах фосфоресцирующее свечение: зловеще-прекрасный зеленоватый блеск, который мерцал под водой. За кораблем виднелся след, похожий на сверкающую вспаханную борозду.
Значит, сейчас новолуние, решила я. Или месяц только народился, что почти одно и то же. Тогда нам нельзя ночью подходить близко к берегу. Я не знала, как далеко мы ушли на север, – может, Джон Смит знает? – но понимала, что береговая линия Чесапикского залива включает в себя все виды каналов, песчаных и приливных отмелей, не говоря уже о том, что залив кишит судами. Хотя подождите: Смит сказал, что мы прошли Норфолк.
– Черт подери! – сердито выругалась я. – Где находится Норфолк?
Я знала, где он находится относительно шоссе I—64, но понятия не имела о том, как этот чертов Норфолк выглядит со стороны океана.
А если придется ночью встать на якорь вдали от берега, вдруг корабль снесет в открытое море?
– Зато нам не нужно беспокоиться о том, что кончится горючее, – ободряюще сказала я себе. Еда и вода? Ну, они еще есть, по крайней мере пока.