Вечером Марина приехала из города без копейки, но с твердым убеждением, что виноват в ее несчастье старый учитель. Ничего, решила она, я тебе выскажу.
Николай Иванович между тем расширял свою деятельность. В этот день он предупредил Сумароковых, чтобы не выгоняли корову — корова сломает ногу, — и предсказал письмоносцу Грише, что тот упадет с велосипеда. Все так и случилось: корова сломала ногу, и Сумароковы суетились вокруг скотины, забыв на время о предупреждении Николая Ивановича. Гриша, точно, упал с велосипеда, наскочив на чурбан у ворот Белкиных, и, потирая ушибленную ногу, долго раздумывал, как это Николай Иванович сумел угадать происшествие, которого с Гришей отроду не случалось.
Как раз было время задуматься и Николаю Ивановичу, стоит ли продолжать свою деятельность в пользу односельчанам. Сбылись три его предсказания, три несчастья, и ни одного он не сумел предотвратить. Может, в его системе не было какой-то продуманности? Может, он подошел не с того конца? Не лучше ли предсказывать людям радость? Добрые письма, удачи, рождение мальчиков или девочек? Но Николай Иванович не прислушался к сомнениям, шевельнувшимся в сердце. Радость, думал он, она и так придет, без него. Куда важнее отвращать от людей беды. Послушайся его Сумароковы, и теперь они не бегали бы по деревне, предлагая односельчанам, хотя бы в долг, мясо и ливер, — только бы распродаться. И Гриша не думал бы о неожиданном происшествии. Почему никто не прислушался к голосу Николая Ивановича?
Наверно, оттого, что Николай Иванович не был ни дипломатом, ни хитрецом. Душа у него была нараспашку, и, кроме чистоты и добра к людям, ничего в его душе не было. Заходить издали, изъясняться экивоками он не умел, и потому предсказания делались им до смешного нелепо.
Подойдет, например, к плетню Осиповых.
— Петр Иванович, можно тебя? — крикнет хозяину.
— Можно, — отвечает Петр Иванович — мужик ростом в сажень, белозубый, здоровый. Он хорошо выспался, с аппетитом позавтракал, собирается на работу: бригадир объявил сенокос.
— Не топи баню в четверг, Петр Иванович, — предупреждает его учитель. Ему хочется, чтобы слова звучали душевно и чтобы Петр Иванович поверил ему. Слова, правда, звучат душевно, но Петр Иванович спрашивает:
— Почему не топить баню?
— Сгорит она у тебя, Петр Иванович.
— Как это сгорит, Николай Иванович, бог с вами.
— Сгорит, Петр Иванович.
Красные щеки Петра Ивановича начинают бледнеть. От хорошего настроения не остается следа. В это время выходит на крылечко его жена.
— Слышь, Прасковья Андреевна, — говорит растерянно Петр Иванович, — баня у нас сгорит в четверг.
— Чой-то надумал?.. — Прасковья Андреевна подходит к плетню, здоровается с Николаем Ивановичем. — Как баня сгорит?..
— Не я надумал, — оправдывается Осипов. — Николай Иванович говорит.
— Неужто сгорит?.. — растерянно спрашивает хозяйка у Николая Ивановича.
— Сгорит, — подтверждает Николай Иванович и, оставив чету в тревоге, идет дальше по улице.
В четверг баня сгорела.
По деревне поползли слухи и толки. Люди стали опасливо поглядывать вслед учителю, перешептываться. А Николай Иванович входил во вкус: Караваевым предсказал смерть старухи, два года лежавшей в параличе, молодоженам Теленкиным — скорый развод.
В деревне только и говорили о напастях, смертях, пожарах. Все это увязывалось с именем Николая Ивановича. И с его очками. Не было очков — был старик как старик. Появились очки — появились несчастья.
Колдун не колдун, говорили между собой колхозники, — Николай Чудотворец.
Слухи множились, обрастали фантастическими подробностями.
— Кащей! — ругалась синеокая Марина Потапова. — Подходит и говорит: «У тебя деньги вытянут…» И вытянули! Семьдесят два рубля! Может, он сам в этой шайке!..
Слухи дошли до Ольги.
— Папа, — сказала она как-то отцу за ужином, — о тебе плохо говорят в деревне,
— Пусть говорят! — ответил дочери Николай Иванович с таким видом, будто он владел высшей истиной.
— Как это — пусть?.. — удивилась Ольга,
— А так! — с еще большей беспечностью сказал Николай Иванович. — Пусть говорят — и все!
Ольга растерялась: отец, такой покладистый, мягкий, неузнаваемо изменился. Даже реденький чубчик на его голове встал торчком.
— Странно ты рассуждаешь, папа, — сказала она.
— Ничуть не странно! — парировал Николай Иванович.
— Раньше этого не было… — попыталась Ольга продолжить беседу с отцом.
— Чего не было? — спросил Николай Иванович.
— Ну, этих… разговоров. — Ольга не могла сказать отцу, что о нем говорят в деревне.
— Я же тебе сказал, — отчеканил старик, — пусть говорят!
Ольга не поняла, что с отцом, решила переменить разговор:
— Ты мне обещал горицвет, папа. В последнее время ты совсем не бываешь в лесу.
Николай Иванович ответил:
— Мне теперь не до горицвета.
Этим он поставил дочь в еще большее недоумение. Что наехало на старика? Ольга решила отложить разговор, пока у отца улучшится настроение.
Дошли разговоры и до завклубом Жени Мешалкиной.
— Так и предсказывает?.. — удивилась она. Обрадовалась: — Это же здорово!
Юный ум комсомолки сразу определил перспективы невиданного феномена.