Эхо (Сборник фантастических рассказов)

Но вот женщины вернулись в пещеру и вынесли оттуда огонь. Побежали вдоль ряда охотников, каждому бросили горящую ветку.

— Гарь! — крикнул Хак.

Охотники, каждый под своей кучей хвороста, кинулись раздувать огонь. Гали тоже стал раздувать огонь в канаве под козырьком.

Как только показались дымки, в противоположном конце долины, за спинами пасущихся животных послышались крики. Это охотники из первой группы, пробравшиеся кустарником в обход, спугнули животных и заправили их на линию разгоравшихся костров.

Все это так и должно было быть, Гали одобрил действия соплеменников. И сам он знал, какую роль должен сыграть в охоте. Он лег на землю плашмя и, подтянув ветки под козырек из дерна, яростно дул в огонь. Пламя в маленьком подземелье разгоралось с трудом. Но это так и надо было, — краем глаза он наблюдал за животными.

Стадо на минуту остановилось, смешалось и двинулось к горловине. Его пугал крик охотников позади, и оно двинулось туда, где криков не слышалось. Подслеповатые звери еще не видели пламени, в ярком солнце оно почти не было заметным; и стадо, ускоряя шагвот уже бегом, — направилось к горловине.

Гали, напрягая легкие, яростно дул под козырек.

Пламя постепенно разгоралось, но не вырывалось наружу, только дымок вился над канавой.

Между тем костры по цепочке по правую и по левую руку Гали пылали в полную силу, а стадо мчалось уже в галоп. Но вот животные заметили огонь, опять смешались, но остановиться уже не могли. И тут начала действовать ловушка, которую им приготовил Хак.

Животные не побежали на огонь — двинулись в разрыв между кострами, где над землей стоял синий туман.

— Гарь! — закричал Хак лежавшему на земле Гали. Тот дул под козырек изо всех сил.

— Га-арь!.. — завопил Хак.

Ветки в канаве наконец вспыхнули, и Гали увидел, что стадо мчится на него. Впереди трясся огромной горой вожак, клыки его процеживались сквозь высокую траву, хобот поднят, пасть открыта, мутная слюна тянулась из нее — бег утомил животное. Но Гали было не до этого. Цель! — думал он, и когда мамонт был от него. в пяти, в четырех шагах, Гали выхватил из канавы самую большую горящую ветку, прыгнул наперерез вожаку и метнул кусок пламени животному в пасть.

Гигант точно наткнулся на стену, встал на дыбы и, взмахнув в небе громадным хоботом, как подкошенный рухнул на землю.

Гали схватил топор и первым перерубил ему сухожилие на задней ноге. Другие охотники рубили сухожилия на остальных трех ногах. Стадо повернуло назад и помчалось навстречу орущим загонщикам.

Проснулся Гордеев все в том же положении — со склоненной на руки головой. В лаборатории было темно — за окном ночь.

Подняв голову, Гордеев несколько минут был в том далеком первобытном мире, который еще не ушел из его сознания. Видел гиганта-зверя, рухнувшего на землю, охотников, кровь, хлеставшую из разрубленных сухожилий. Слышал одобрительный крик Хака: «Ай-я! Ай-я!» — и, когда, оторвавшись наконец от стола, вздохнул, ощутил, кажется, запах дыма, травы.

Но нет, он был в лаборатории, в своем кресле. Протянул руку к выключателю, зажег свет. Вытяжной шкаф оставался открытым, журнал для записей тоже: «Опыт двадцать третий». Гордеев захлопнул шкаф и закрыл журнал. Поднялся с кресла.

Как он вышел из института, как шел по улице, он не помнил. Перед глазами то и дело возникала разверстая пасть гиганта-зверя, в которую он швырнул горящую ветвь. Как просто оказалось справиться с мамонтом. Животное рухнуло от охватившего его шока!

Гордеев не удивлялся спокойствию, мужеству Гали, схватившемуся со зверем один на один. Так и должно быть, рассуждал он, не замечая, что так же рассуждал Гали. Сейчас это не поражало ученого так, как оно поразило во сне с Карпом Ивановичем. Эксперимент завершен удачно, подтвердил сделанное открытие. В чем оно? В том, что все прошлое с нами и живет в нас. Карп Иванович, мальчик Федька, далекий Гали — все это линия эволюции и все заложено в подкорковых тайниках мозга. И это значит, что перед человечеством открывается его прошлое!

Вернувшись домой и отказавшись от ужина: «Макс, чаю?» — Гордеев закрылся в кабинете, сел за стол и писал до утра. Исписанные листы складывал в папку, лежавшую тут же, в открытой столешнице.

Гордеев торопился, как охотник, напавший на свежий след. Если бы в эти часы кто-нибудь заглянул через его плечо, он увидел бы, что речь идет не только о нитроцезине. Ряды длинных формул по органической химии, по синтезу новых веществ тянулись в рукописи на целые строки, выстраивались в колонки. Но ученому атого было мало. Гордеев снимал с полок справочники по фармакологии, физиологии, излагал на листках математические выкладки и опять возвращался к химии. Десятки символов, радикалов следовали в его формулах один за другим, и — парадоксально! — немало места здесь отводилось металлам: калию, бериллию, цезию. Казалось, какое это имеет отношение к физиологии? Но все в формулах было связано взаимно, зависело одно от другого.