Эхо Севера

– Сложи свою ладонь ковшиком, Эхо. Кончики четырех пальцев направлены вниз, большой палец отставлен в сторону. Нет. Не так, не так. Прикасаться к клавишам ты должна только самыми кончиками пальцев. Уже лучше. Теперь нажми клавишу. Чувствуй при этом, как усилие проходит через локоть, запястье и оттуда попадает в кончик пальца.

Разговаривая таким образом, волк расхаживал возле рояля, но время от времени подходил ближе, чтобы лучше рассмотреть, все ли я делаю правильно.

Он научил меня читать ноты. Эти черненькие точки с хвостиками оказались буквами чудесного, нового для меня языка. Ими записано биение сердца живой, дышащей музыки. На каждом уроке нотных листов на пюпитре рояля становилось все больше – я догадывалась, что волк добывает их с помощью дома, которому отдает команды.

Вначале уроки музыки были у нас каждый день, затем становились все реже, в итоге сократились до одного раза в неделю. Все остальное время я теперь упражнялась самостоятельно, оттачивала новое для меня умение. Несколько раз я замечала, что волк стоит под дверью и слушает, как я играю. Но до конца он не оставался никогда – исчезал раньше, чем я заканчивала пьесу. Иногда я отправлялась в зеркальную книгу «Музыкант императрицы», и пока главная героиня целовалась в саду с учителем музыки, я проникала во дворец и с удовольствием играла на клавесине. Мне очень нравилось бывать там – тихо, тепло, сквозь высокие окна падают солнечные лучи, а в них танцуют пылинки.

К концу третьей недели занятий я могла уже сыграть несколько небольших пьес Беренда. Мне понравился Беренд – писал вроде бы просто, но при этом на редкость изобретательно, блестяще переплетая мелодические линии, создавая из них гениальные гармонии.

После того как я немного освоилась с Берендом, волк начал давать мне сочинения Цзаки – композитора, умевшего создавать потрясающие, проникающие до самых глубин души мелодии. Они захватывают тебя с первой ноты и не отпускают до тех пор, пока не затихнет последняя.

По мере того как пальцы постепенно привыкали не отставать от головы, я начала высоко ценить Цзаку, хотя играть его было тяжело – слишком уж сильными эмоциями перегружала мою душу его музыка. Цзака заставлял меня вместе с ним переживать все выпавшие на его долю печали и безнадежные, обреченные на провал попытки выбраться на свет из глубокой тени.

Мне кажется, именно Цзаку больше всего любил волк. Он приносил мне пьесы Цзаки редко, но относился к каждой из них с благоговением, как к драгоценной капельке солнечного света посреди серой зимы. Лично я предпочитала Беренда. От его сочинений у меня, по крайней мере, душа не рвалась и не болела.

Каждый день после моих занятий музыкой волк исчезал в темной комнате с блестящими подвесками. До ужина оставалось еще несколько свободных часов, которые я проводила в библиотеке.

После первых нескольких путешествий в зеркальные книги я осмелела. Если что-то переставало нравиться, я немедленно приказывала библиотеке возвратить меня домой и либо откладывала книгу навсегда, либо просила библиотеку сделать закладку, чтобы можно было потом вернуться в ту же самую точку сюжета. Я по-прежнему не оставляла надежды как-то помочь волку, но шли дни и недели. Меня все сильнее затягивали описанные в книгах приключения, события. А мысли о волке отошли на задний план. Зеркальные книги оказались настолько увлекательными, что я уже не представляла жизни без чтения.

Спустя некоторое время я наткнулась на раздел, в котором были собраны не художественные, а научно-популярные зеркальные книги, и с огромным наслаждением погрузилась в мир медицины. Наблюдала за тем, как хирурги оперируют пациентов, акушеры помогают матерям рожать детей. Следила, как накладывают гипс, чтобы срастить сломанные кости; как зашивают раны. Эти книги неожиданно пробудили во мне давно забытую мечту о поступлении в университет.

Еще я попыталась дополнить мои уроки фортепиано знакомством с историей музыки, но единственная зеркальная книга на эту тему, которую мне удалось отыскать, рассказывала о романе Беренда с дочерью художника. Эта любовь оставила в душе композитора столь глубокий след, что до конца жизни стала его источником вдохновения. Мне трудно было поверить в это.

К сожалению, ни Хэла, ни Мокошь нехудожественная литература не интересовала. Я напрасно искала их в каждой научной или исторической зеркальной книге. Хэл был совершенно неуловим, а вот Мокошь я все же пару раз видела. Впервые – когда отправилась на концерт, где какой-то выдуманный автором музыкант исполнял патетические ноктюрны на странном, хотя, надо признать, довольно интересном клавишном инструменте, врезанном в склон горы. Зрители на концерте тоже были необычными и странными – антилопы, слоны, какие-то огромные журавли, пара единорогов. Все они чинно сидели на стульях и внимательно слушали музыку. Мы с Мокошь помахали друг другу издалека. Однако нужно было успеть вернуться домой к ужину, поэтому поговорить нам не удалось.