Эхо тайги

Ксюша резко оглянулась в надежде увидеть Веру. Эту строчку из стихов, не раз читанных Верой вслух, она хорошо помнила и всегда повторяла, когда тоска по друзьям была невмочь. Наверное, и сейчас повторила сама.

— Господи! Зачем я пришла сюда?… Нужно золото мыть, а я брожу тут, будто делать нечего. Скоро Ваня должен придти. Стало быть, надо встретить его по-хорошему: поохотиться, раздобыть мяса.

Ксюша злилась, что утратила обычную власть над собой. Бывало, зимой ночевала где-нибудь в тайге, у костра. Деревья трещат от мороза, а возле костра тепло. Булькает чай й котелке. Но надо идти, и Ксюша заставляла себя надеть лыжи и уйти от костра.

Бывало, нестерпимо болели от работы натруженные ноги, а в спину будто кто вставил кол, и при каждом движении боль пронзала поясницу. Казалось, не было сил подняться с постели. Но Ксюша заставляла себя подняться, идти в ключ и мыть золото. Шла и с радостью сознавала, что ее воля, сильнее усталости, стужи, сильнее боли. Великое счастье быть сильнее собственной немощи, командовать собственным телом.

4

Был жаркий полдень, когда Ксюша подошла к большому моховому болоту — месту козлиного гульбища. Партизаны часто ходили сюда добывать мясо для пропитания. Может, и теперь ходят? Ксюша с надеждой осматривала тропы. Зверь дивно здесь ходит. На сыром мху хорошо видны следы маленьких копыт, но нигде нет следов сапог, ичигов или подков. Может быть, люди ходят с другой стороны? Или хитрят, как хитрила порой и Ксюша, проходя без троп, целиной? Нет, нигде не видно людских следов.

Выбрала на болоте моховой бугорок с тремя изогнутыми березками. Легла возле них. Болото гладкое, ровное. По окраинам — чахлые березы. Будто кто-то нарочно гнул их к земле, а они из последних сил тянули к небу изуродованные стволы.

Затаилась с винтовкой в руках. Впереди березовое редколесье, откуда приходят звери. Дальше — горы с сине-зеленой стеной пихтачей.

Солнце, большое, красное, кажется отяжелело за день и, не в силах больше светить, повисло у горизонта. Над болотом, подрагивая, стелилась прозрачная дымка тумана.

Медленно, переступая тонкими ногами, на болото вышла косуля. Остановилась, огляделась по сторонам, запрядала ушами и, успокоившись, начала щипать траву. А сама все оглядывалась, озиралась. Наверно, ждала кого-то. И казалось Ксюше, не косуля это, а нетерпеливая девушка милого поджидает. Сейчас она передернет плечами, поправит цветастый платок и, вскинув гордую голову, уйдет.

Косуля и правда вскинула голову и, пританцовывая, пошла вперед.

— Гха-ау!.. Гха-ау, — раздалось на горе. Это кричал ее кавалер. Иду, мол, иду… Не сердись, что чуточку запоздал.

Косуля остановилась и замерла. Ксюша готова была поклясться, что разглядела радостное сверкание в вороненых глазах.

— Гха-ау, гха-ау, — раздалось много ближе.

Косуля сделала вид, что не обратила внимания на новый призыв. Она теперь шла нарочито медленно, словно прогуливалась, от нечего делать срывала листья с берез и роняла их на землю: не вкусно.

Из-за кривых березок выбежал самец. На гордо поднятой голове красовались рога. Он вскидывал голову и, подняв верхнюю губу, с силой втягивал воздух. Казалось, собирался чихнуть. Уловив запах косули, напрягся и большими прыжками помчался к ней. Подбежав, затопал ногами, боднул косулю под бок, обежал вокруг. Еще боднул.

— Гха-ау!

Косуля вздрогнула. Побежала. Они скрылись среди берез. Мелькнули в дальнем углу болота и, резко изменив направление, помчались прямо на Ксюшу. Впереди, большими прыжками, почти не касаясь земли, бежала косуля. Она закинула голову на спину и пружинно несла на тонких ногах свое гибкое рыжее тело.

— Гха-ау, гха-ау, — раздалось совсем рядом с Ксюшей, и косули скрылись.

— Вот тебе и охота, — развела руками Ксюша. — Пролупоглазила. За это меня еще Вавила журил. А мне насмотреться надо. У меня глаза ненасытные.

Больше в этот день она не пыталась охотиться.

Утром, чуть заалела над горами полоска неба, Ксюша уже сидела у трех берез. Стлались над болотом седые пряди тумана. С гор тянуло сыростью, запахом пихт, можжевельника и медовым ароматом карликовых берез. Ксюша любила утренний запах тайги, всегда чем-то новый, всегда освежающий, прогоняющий самые черные думы.

Как вчера, мелькнуло впереди темное пятно.

«Вот тебе раз», — чуть не вскрикнула от удивления Ксюша и быстрым движением схватилась за ножны, проверила, легко ли вынимается нож. Прямо на нее, опустив голову к самой земле, шел вразвалку медведь. Огромный. Наверно, старик. Уже не бурый, а зеленовато-желтый, как лист осенней ольхи.

Ксюша вскинула винтовку и замерла, стараясь увидеть в прорезь прицела медвежий глаз или ухо, а медведь опустил голову и виделся только лоб. Широкий, крепкий. А у Ксюши в стволе самодельная свинцовая пуля. Медведь пер напрямик. Ксюша вытащила из ножен нож, зажала его зубами — так легче схватить.

Медведь подошел к полусгнившей валежине, перепрыгнул через нее и сразу залег. Видно, хорошо знал валежину и часто ложился на этом месте.