Эхо тайги

«Заместителю предсовмина Пепеляеву.

Все возрастающее и уже организовавшееся восстание в Барнаульском районе является серьезной угрозой нашему флангу в тылу армий. При дальнейшем отступлении ту же роль в отношении левого фланга армий может сыграть Кузнецкий и Минусинский районы, уже захваченные красными. В глубоком тылу деятельность банд увеличивается, угрожая ж.-д. магистрали… Сибирская армия подверглась влиянию пропаганды, и многие части находятся в состоянии полного разложения. Подтверждением служит сдача 43-го и 46-го полков в полном составе повстанческим бандам и задавленный в его начале бунт некоторых частей Новониколаевского гарнизона… Часть офицерства тоже затронута этой пропагандой и даже выступает активно… Добровольческое движение, несмотря на все усилия, слабо и дает незначительные результаты. Мобилизация же населения, вследствие его нежелания вести борьбу, невозможна, так как она дает только окончательно деморализующий армию элемент.

Верховный правитель адмирал Колчак».

Написал и подумал: «Что может сделать сегодня премьер-министр?» — пожал плечами и вызвал адъютанта.

— Немедленно передать премьеру.

— Куда, ваше превосходительство?

— Премьеру.

— Но где он?

— По линии, по всем станциям, для Пепеляева. Неужели учить?

Остановка… Гудок… Медленно проплывали за окнами желтые здания станций, семафоры и черные столбы телеграфа.

5

Ваницкий стоял на перроне и тоскливо смотрел на поезда, забившие все пути. Среди красных теплушек, одиноко, стоял облезлый серо-коричневый пульман. Из его тамбура торчал тупорылый пулемет «максим». Над теплушками деловито вились дымки.

Бронепоезд прополз. Рядом с солдатами, на платформах, кутаясь в шали, одеяла, сидели совершенно цивильные люди.

В теплушках тоже вперемешку — цивильные и солдаты. Куда они едут? Зачем на восток, когда фронт на западе? И офицеры едут на восток.

Поезда тянутся непрерывной лентой. Все пути забиты от семафора до семафора.

Час назад Ваницкий и Степка подъехали к зданию вокзала. Обычно тихая привокзальная площадь была забита народом. Кабинет начальника станции осаждала толпа офицеров и штатских. Штатские кричали, офицеры кричали а размахивали револьверами.

— Вагон мне немедленно, а то пристрелю как собаку, У меня специальная рота георгиевских кавалеров…

— Георгиевским кавалерам надо бы быть на фронте.

— Заткнись, шпак гундосый.

— Давайте паровоз! Мой эшелон четвертые сутки стоит на запасном.

— Начальник, начальник, оглохли вы, что ли? Машиниста надо. Сбежал машинист. Эй, начальник!

В комнате дежурного то же самое. Аркадий Илларионович вышел на перрон и почти нос к носу столкнулся с буфетчиком. Тот не только не рассыпался в любезностях, как обычно, но сделал вид, что не заметил Ваницкого и попытался прошмыгнуть мимо.

— Любезнейший! — Аркадий Илларионович слегка тряхнул буфетчика за плечо. — Любезнейший, где мои вагоны?

— Ай-яй, милосердевиц наш, как же я не узнал-то вас?… Вагоны ваши, Аркадий Илларионович, третий день как отправили на восток. Что тут было, что было! Слава богу, французы ехали. Там какой-то Пежен узнал вашу супругу и забрал в свой вагон. Не он бы, даже не знаю, как и жила тут Надежда Васильевна…

Не спуская на землю тяжелого мешка, буфетчик, в пыжиковом треухе, в синей залатанной поддевке, поведал Ваницкому, как разные благородия — военные и штатские — проведали про те три вагона, стоящих далеко в тупике. Салон, две теплушки… пустые… «По теперешним временам, ежели человеками не набито под самую крышу, стало быть, и пустые», — пояснил буфетчик, продолжая пугливо поглядывать на Ваницкого. Мешок, казалось, жег его плечи, а при каждом движении Ваницкого, буфетчик сразу менял позу, стараясь встать так, чтоб мешок был как можно меньше заметен. Дрожащим голосом он рассказал, как «ихи благородия» выкинули из теплушек ящики с вещами Ваницкого, как, не сумев открыть дверь в салон-вагон, выбили стекла и через проемы окон забрались туда, выгнали мадам, а прислуга до сих пор бродит по станции…