Эхо тайги

Да ты не беспокойся, хозяин, – продолжал Ванюшка игру, – мы их встретим сами. Ваше дело соломки приготовить, доски для нар, квашню замесить, медовухи…

Хозяйка, сгорбившись, отошла к печке.

– А мы куда?

– Погоди, мать, – хозяин шагнул к жене и шепнул на ухо: – Разве эти бандитские морды слезами проймешь? Соседний хутор, вишь, обошли! С чего б? Думать надо. Тащи-ка скорей угощение: сметану, бруснику, мед, окорок там… Да что мне учить тебя, что ли? Пусть девка тебе поможет, – и подошел к столу. – Сухой хлеб, небось, горло дерет.

Девушка поставила на стол сметану и, стрельнув глазами в Ванюшку, скрылась в сенях.

– Сметанки поешьте с дороги. Жена по чарочке поднесет.

– Не пьем, – отрезал Ванюшка.

– Как же… с дороги… – хозяин столько надежд возлагал на настойку, и вдруг на тебе.

Дочь притащила кринку с домашним пивом, поставила на стол и спросила у Ванюшки:

– Вы сами будете на постое? – спросила и сразу зарделась, затеребила смущенно косу.

– Кш, сорока, – пугнул отец и насупился еще больше.

Затевая игру с постоем, Ванюшка хотел только немного расшевелить хозяев, а схлопотал угощение. После трудного дня оно оказалось не лишним. И забава вышла на славу, Хозяева напугались, засуетились, как кутята без матери,

– Прикинем еще, Пантелей, – забавлялся он. – Ежели померекать, так тут можно и пятнадцать уложить.

Хозяин скрылся за занавеску. Слышно было, как звякнул колокольцами замок в сундуке, как тяжко вздохнул хозяин. Вышел посуровевший.

– Гхе-е, гхе-е,- и ладонь, широкая, холодная, накрыла ладонь Ванюшки. Екнуло Ванюшкино сердце. Вырвал руку, а в ладони остались две николаевские десятки и один золотой. «Ой, Вавила прознает – голову оторвет». Бросил деньги на стол и пересел на соседний стул от греха подальше.

«Молодец, Ваня!» – подумал Яким и сунул деньги в карман, словно и не было их на столе.

…Ванюшка поспешно оделся, заторопил Якима. Вышли, едва попрощавшись. Когда хутор остался позади, Ванюшка спросил:

– Яким, ты зачем взял деньги?

– Как зачем, – весело отозвался тот. – Это же крылья, Ваня! Да, да, те самые, о которых так долго ты мечтал. Ваня, это же здорово у тебя получилось, прямо как в театре разыграл. Да ты не переживай – мы просто позаимствовали лишнее у куркуля. Вдумайся только, какая подлая душа у этого человека, Солдатский постой для него разор, так он откупился, чтобы разоряли не его, а соседа. Это ж подлость! Несколькими рублями перелопатить беду на голову ближнего!…

Тут мысль Якима заработала в новом направлении. Голос его зазвучал еще более гневно.

– Постой солдат ему принес бы убыток в сотни рублей, а он сунул всего-навсего тридцать. Хотя в кубышке, наверное, тысячи… И заметь, они ему не нужны. А ты сможешь в город уехать… Ты же сам мне жаловался на свою судьбу и просил написать песню о твоей разнесчастной доле… Понял, Ваня?

– Угу…

Хуторов много. Задержавшись на сутки, Ванюшка с Якимом обошли только малую часть. В заплечных мешках теперь лежали связки беличьих, колонковых и лисьих шкурок. В особой тряпице – колечки, крестики, кавказский кинжал в серебряных ножнах, невесть как попавший на хутор. И, конечно же, деньги.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

Ксюша и ее товарищи возвращались с охоты. Вот и перевал. За ним в сорока верстах село Притаежное. База партизан. Но устали охотники, и казалось, что перевалу не будет конца.

На голом, занесенном снегом хребте стояли каменные столбы. Издали посмотреть – ни дать ни взять два десятка подвыпивших мужиков разбрелись по снегу. А вокруг редкая россыпь камней поменьше. Вот сова, нахохлившись, склонила набок круглую голову: вон медвежонок на трех лапах силится вскарабкаться на валун; уродливая голова лошади лежит на большой каменной плите и тянет шею, пытаясь захватить ртом пук сухой прошлогодней травы, торчащей из-под снега; еще какие-то диковинные звери и птицы видятся в разбросанных там и тут разрушенных временем скалах. «Пьяные женихи» – так зовут в народе эту каменную россыпь.

Сказывают, будто не очень давно жила за хребтом красавица Эрчерен. Выйдет из юрты – и звезды на небе высыплют полюбоваться ее красотой. Да что там звезды. Бывало, луна и солнце одновременно поднимались на небо, чтоб заглянуть в лицо Эрчерен. Про людей и говорить нечего – за тридевять земель приезжали полюбоваться красавицей.

И как не быть ей красавицей, если все духи, какие только есть на земле, – все получали подарки, пока мать Эрчерен носила ее во чреве.

Каждое утро выходила мать из юрты и говорила шаману:

– Сын Гремучей Воды, ко мне прилетал ночью дух. Я видела его, как вижу сейчас тебя. Он сказал: ты не кормила меня парным мясом, как кормила других, ты не поила меня теплой кровью, как поила других, ты обидела меня, я тебе отомщу. Тот, кого ты носишь под сердцем, станет уродом. Сказал так и улетел. Я залилась слезами, едва дождалась солнца. Ты плохой шаман, ты не всех духов знаешь.

– Всех, всех, моя мать.

– Тогда скажи, какой дух прилетал ночью?