Эхо теней и другие мистические истории

Та девушка — она ведь уже ни о чём не молила. Ничего не искала. Она стояла на грани смерти. Ждала её, как своё спасение.

И ни за что. Ни при каких обстоятельствах я не позволю погибнуть ей.

Эту девушку зовут Лиза. И, пока мы вдвоём обе живы, никакой силе не дано нас ранить. Нас разлучить.

***

Вот теперь я пойду покурю.

Пока всё это писала, опять столько чувств нахлынуло. Очень нужно спокойствие. Очень нужно прийти в себя.

***

Всё ещё беспокоюсь о Тине, моей подруге. Лес памяти меня отпускает, там всё меньше тёмных непроходимых участков. Даже имя её вот вспомнила.

Она меня, конечно, подставила. Тот парень, о котором она говорила — его нигде нет. Не то, чтобы я искала, да ладно, я даже радуюсь, что никого не нашла — но тревожно. Если он вдруг умер — его смерть уж точно не на моей совести.

Ещё Тина была с каким-то мужчиной и девочкой. Она, кажется, рассказывала о них. Её отец и «малая», так она про неё говорила.

С Тиной мы на болотах встретились. А потом вместе добрели до Околицы, а потом разошлись по разным концам города, особо с тех пор не виделись. И даже притом, что я верю, что она сейчас должна быть в полном порядке — а всё равно о ней беспокоюсь.

Да, пожалуй, я бы хотела встретиться с ней. Была бы рада, приди она ко мне в гости, составь мне компанию.

Знаете… Наверное, здесь и остановлюсь.

Мыслей так много — и все они слишком путаются.

Всё-таки я устала. Очень, очень устала. А я же простая, у меня очень простые радости: вот мой дом. Этот белый маяк на склоне.

Внизу — домик-пристройка. Там моя одинокая спаленка. Здесь, в кабинете — печатная машинка родная. И всё хорошо. Всё спокойно. И всё стабильно.

Я могу писать.

Могу не писать.

Сейчас выберу не писать.

Выберу наконец отдыхать.

Уже совсем утро — и я улыбаюсь. Проговариваю, шепчу написанное — себе, себе это всё говорю. Касаюсь своей груди, вжимаю голову в плечи — пробирает до дрожи.

Я одинока — и пусть.

Я-то знаю: я не одна.

Глава Ноль-Один

Николай

Из всех возможных вещей, за которые парень был благодарен Тине — прежде всего сейчас ему было приятно её молчаливое присутствие.

Да, они шли вместе по пустой улице, и лучи солнца понемногу топили дорогу в меди.

И у парня наконец появилось время разобраться в себе. Вообще, разбираться в себе — это здорово, особенно, когда рядом есть кто-то, кто сможет прикрыть спину или перехватить под локоть, оттянуть с проезжей части, от дерева или от ямы. Практично, удобно. Надёжно.

Что вообще сейчас было? Как ему трактовать прошедшие… Сколько дней? Сколько-то. Субъективно, наверное, два.

Случай с матерью его уже вообще не пугал, не тревожил. А отец — много, слишком много всего.

По всему выходило, что старик прав: парень просто не сможет его отпустить. Даже сейчас, когда тот его крепко послал — сын всё равно о нём думал.

Но сокрушался ли? Ощущал ли раскаянье?

В августе мать уехала в отпуск. Оставила их вдвоём.

Отец как пил, так и продолжал пить. Даже не так: не пить. Он много раз говорил: пьёт человек только один раз в жизни. Все прочие — только опохмеляется.

Издевался ли он над сыном? Да нет. Только мать его очень сильно любила. Никак не желала с ним развестись, хоть и орала, что у неё нет столько денег, чтоб постоянно его содержать. Чтоб оплачивать клинику, из которой его вечно выкидывали. Моральных ресурсов ей уже не хватало — а всё равно пыталась ему помочь.

Она и уехала-то, как Николаю сказала — просто, чтоб месяц пожить для себя. Вне семьи. Вне этого вечного ада.

И парень решился. Только не мог понять, как лучше всего поступить.

У него оставался последний месяц до отъезда в Киев — и Коля хотел, очень хотел не просто свалить на учёбу — но отправиться в новую жизнь. С чувством, что и уехал в новое — и вернулся в чистое. Не в вонючее, не в запойное, не в пропитанное водярой и мочой место.

Вычитал, что голодная смерть может быть неопознанной — но не учёл, что алкаш — он водяру-то жрёт буквально. Что спирт в сахар организмом обрабатывается — и на одном этом топливе при желании можно, ну, не очень долго, но вполне прожить.

И просто закрыл его в комнате. Игнорировал. Чуть-чуть подкармливал, мелко, но всё ждал, тянул.

Последние полторы недели августа. Время к отъезду было, а мать всё не возвращалась.

Тогда и решился его отравить. Простое дело: незамерзайка для машины матери, просто в гараже стояла, даже покупать не пришлось. Напоил он отца — а потом и уехал.

И старался об этом не думать. И спокойно сочувствовал рыдающей в трубку маме, когда та вернулась домой.

— Ага, и?

Парень застыл. Тина стояла прямо перед ним, склонила голову на бок.

— И… Что?

Та прыснула, откинула прядь с лица.

— И что ты из этого вынес? Спасибо, конечно. очень увлекательные у тебя мысли. А выглядишь милым, — щёлкнула по носу.

— Не знаю, — тот поджал губы. — Сделано — сделано. Я не стану себя винить за осознанное принятое решение.

Тина замерла, скрестила руки. Окинула парня пристальным испытывающим взглядом. Потом — кивнула, хлопнула по плечу.

— Одобряю! Ты клёвый. Конченный и отбитый — но всё ещё клёвый.

— Спасибо, наверное, — тот отвёл взгляд.