Эхо теней и другие мистические истории

Король застыл, всё держал вскинутый палец. Держал его, смотрел прямо, чуть склонив голову. Смотрел и смотрел. И лишь после чуть выпрямился, залился смехом. Хриплым, едким, но добрым. Не будет беды.

«Седьмой гость? Да серьёзно? А, прочем, чему удивляться после платка, девушки, кусочка бисквита и кота в мешке. Вот это было действительно страшно».

Так или иначе, мертвецы расступились, пропуская Ксёндза внутрь.

— Я могу?.. — Инквизитор потянулся к свече.

Никто возражать не стал.

Ещё одно правило: к Порождённому нельзя ходить со своим источником света. Он всегда что-нибудь подгоняет. И очень здорово, если оставленные вещи действительно создают свет. Попробуй-ка, например, продраться через все эти Silent Hill-style коридоры, держа в руках кошачью голову. Нет, ну а чего? Он-то ведь слышал где-то, что у мёртвых котов глаза горят. Вот бери и верь в это: может и загорятся. У меня получилось. Горели и зрачки, и мех. Пинал её перед собой веткой, пока не истлела. Сейчас хотя бы свеча обычная, и на то уже хлеб.

«Жилая» часть роддома — два первых этажа. На третий даже идти нет смысла — там всё обвалилось давно, сплошные обломки, камни. Даже мох кое-где прорастает. Сам Порождённый тоже на месте редко сидит, и предсказать, в какой именно комнате валяется эта корчащаяся плоть на кости — вечная третья загадка.

Почему третья? Первая — это плата за вход. Вторая — предмет освещения.

Всякий раз, переступая порог этой гробницы, Инквизитору становилось не по себе. Не потому, что жизнь в опасности, или что-то такое — нет. Основной страх — это страх неизвестности, и Порождённый прекрасно владел им. Намеренно меняя условия гостин, заставляя искать себя, он нагнетал ту самую неизвестность, от которой всегда и под ложечкой посасывает, и мурашки по коже. Даже зная, что всё это шутки ради, что игра это всё, становилось немного жутко: ночь вокруг, мертвые на пороге. Полутруп в заброшенном здании.

Я не стану концентрироваться на страхе. Это действительно неприятно, да и монотонные поиски от комнаты к комнате — это не то, зачем Ты сюда пришла. Что, роддомов не видела? Хорошо у Тебя всё, значит. Не хочу шутить об очевидном — ещё обидишься. Да и не надо Тебе такого. Во всяком случае, не здесь.

Отделение номер 9, третья койка. Обычная вполне, только шорох там слышится, дыхание частое. Ткани шелестят, зубы постукивают. И звук такой — как тело о матрац бьётся. А вокруг — ещё и тишина такая. Ни звука, только эхо от шагов собственных, и очень условный свет от огарка свечи.

Одна отрада — эта сущность слишком стара для дешёвых скриммеров, он не тем вовсе берёт. Чем? Посмотри на него, сама поймёшь. Кстати, если Ты вдруг настолько счастливая, что не знакома с ним — он сам по себе — плод фантазии, слез с полотна одноимённого фильма. Уж не знаю, как он от кинотеатра (и сколько заплатили директору нашего-то Хмаровского «Маяка», чтоб он нечто подобное там крутил) сюда дополз, и как его по дороге никто не заметил, но — имеем то, что имеем.

Порождённый лежал под одеялом. Корчился, кривился. Тощий, худее скелета, с облезлой кожей, где и правда сплошная плоть на кости. Пальцы свёл, колени поджал, голову на бок свернул. Пустыми глазницами смотрит, в улыбке скалится, а тазом всё дёргается, бьётся. Застыл ненадолго, посмотрел на подошедшего парня, снова забился от радости.

Инквизитор отвёл взгляд, поставил свечу на тумбочку у койки.

— Ахой, Плоть на кости!

Существо попыталось кивнуть. Снова задёргалось. В частых припадочных движениях угадывалась какая-то просьба.

— Курить?

К конвульсиям добавились столь отчаянные же кивки: он ведь тоже по-своему бомж-призрак, а у тех одна слабость. Вечная, прахом сыплется, но нетленная.

Ксёндз снисходительно улыбнулся, извлёк пачку, пару сигарет. Одну подкурил от свечи, другую — от первой. Взял себе, вставил меж челюстей начальнику.

Молчание, дым от «Прилук», от огарка на тумбочке, слабый оттуда же свет. Скрип матраца от койки напротив — неупокоенный курит и бьётся, бьётся и курит. Но неспешно, нечасто. Смакует так, радуется. Пытается сесть. Как обычно, не смог, только на бок перевернулся, лёг, растянулся. Костлявой рукой сам сигарету из пасти извлёк, пустил дым в лицо гостю — и снова на спину. Только потом успокоился, свободно вздохнул.

Инквизитор хмыкнул, стряхнул пепел на пол.

— Хорошо?

Начальник молча (а как ещё-то?) кивнул.

Ксёндз потянулся к тумбочке, открыл её. Там — стопка бумаг, фонарик, увесистая пачка купюр и свёрнутая куртка («как в воду глядел!»).

— Спасибо! — улыбнулся парень. Отложил подарок, взял фонарик, исписанные и разрисованные листы. — Неужели работа новая?

Не стал дожидаться объяснений.

Глупо полагать, что у такой личности вроде его начальника только одна забота — искать тела. Какой там, Порождённый — он мозг, многое видел, многое знает. И дела у него самые разные.

Так что Инквизитор сейчас рассматривал записи, оставленные Порождённым к его приходу.

«Спасибо!