Эхо Тоннелей

– Это лет двадцать назад, как только начали проектировать метро, наши что-то мутили со Швейцарией. Собственно, что мы сейчас и расхлёбываем. И швейцарцы, чтобы продемонстрировать жизнеспособность концепции, построили агрегатоноситель, или, как сейчас говорят, «демонстратор технологии»: взяли экипажную часть и тяговые двигатели с какого-то местного локомотива, и всё это хозяйство запихнули в метрополитеновский вагон. Показали, что по габаритам проходит, покатались на опытной ветке, приложили толстую брошюру с расчётами, что трёхфазная система экономически эффективнее, чем постоянный ток, а наши все дружно похлопали и подписали контракт.

– Ведущие колёса стандартные, паровозные, диаметр 1850 миллиметров. По краям – тележки Цара-Краусса, а две средние оси – в жёсткой раме. Могу поклясться на чём угодно, такого ты в жизни не видывал! – медленно, словно наслаждаясь производимым впечатлением, произнёс Стрельников. – От вагона типа Д здесь только кузов. Двигателей два, трёхфазные асинхронные. Настолько здоровые, что пришлось разместить в том, что было салоном. Представляю, как инженеры матерились, впихивая невпихуемое, – и Олег Михайлович похлопал рукой по металлу кузова, внимательно наблюдая за тем, как Кайрат пристально оглядывал экипажную часть: колёса с белой окантовкой, огромные, больше метра в диаметре; отбойные валы, к которым присоединялось массивное тяговое дышло; спарники, едва помещавшиеся в габарит.

– Так вроде все тестовые «мулы» после испытаний обычно утилизируют?

– Обычно так, – кивнул Стрельников. – Но этот оставили, потому что по документам этот аппарат проходил как парковый электровоз-буксир, но по прямому назначению он никогда не использовался, потому что с возложенной на него задачей прекрасно справлялись «унимоги», которые, к тому же, могли передвигаться как по рельсам, так и по асфальту.

– А можно подняться туда? – преодолев стеснение, попросил Кайрат.

– Валяй, – ответил Стрельников.

– Только гравицапу не забудь поставить! – напутствовал его Лёшка.

Поднявшись в кабину, Кайрат невольно улыбнулся: прямо над лобовым стеклом, там, где обычно наносят грозную надпись «проезд запрещающего сигнала ведёт к преступлению» красовалась наклейка с мультяшными бурундуками и девизом «слабоумие и отвага», как будто напоминавшая, какие именно качества необходимы наезднику этой штуковины. То там, то тут виднелись из-под неровного слоя жёлтой эмали обрывки слов на немецком: остатки былой роскоши. Однако из всех полустёртых надписей можно было разобрать только слово «verboten».

– Да, – прокомментировал неожиданно оказавшийся рядом Лёшка, – немчура любила все инструкции прямо на стенах кабины писать.

– Это швейцарцы вообще-то. Или даже шведы.

– Все они одним миром мазаны, – отозвался он, даже не повернувшись, после чего покинул кабину.

Оглядев кабину изнутри и заглянув в машинное отделение, где красовались два огромных тяговых электродвигателя, Кайрат попытался интуитивно вникнуть в содержание надписей на немецком. Затем, влекомый природной любознательностью, парень обратил внимание на кнопку, которая, как ему показалось, слишком сильно выпирала из приборной доски, и с силой втопил её внутрь. Раздался оглушительный металлический скрежет, а локомотив, ощетинившийся токоприёмниками, стал походить на какое-то древнее ракообразное.

– Бляха-муха! А я и не думал, что эта штука работает! – присвистнул Лёшка, подняв глаза к потолку цеха.

– Она ещё и нас всех переживёт, если за техникой ухаживать как следует, – ответил ему Кайрат, поспешивший вылезти из кабины, дабы не получить по шее. – По крайней мере, мы теперь знаем, что это не предмет мебели.

– Скрестить бульдога с носорогом, как ты понимаешь, не получилось, и этот «шедевр», – саркастично заметил Стрельников, – отогнали подальше, чтобы глаза не мозолил. А тут вдруг оказия подвернулась, вот его к нам и отправили. Только вот не спросили, а нужен ли он здесь. Под сотню тонн общий вес! А сцепной вполовину меньше. Вот и носятся с этим сараем как дурень с писаной торбой, и никому он к чёрту не сдался. А на порезку отправить нельзя, потому что по документам он ещё – собственность этих швейцарцев.

– Так и отдали бы им! – со знанием дела заявил Лёшка.

– Так не берут. И правильно делают, у них своего хлама достаточно, чтобы ещё лишний металлолом через пол-Европы к ним гнать. Думаю, как только уладят все бумажные дела – собственность и всё такое, – его сразу и сдадут в переплавку.

– А почему, интересно, на него восьмикод нанесли? – Кайрат спросил Стрельникова, но ответил ему почему-то Алексей:

– Ну, его же по железной дороге перегоняли. Вот и нанесли, наверное. Хотя пёс их знает…

– Слушай, – обратился Кайрат к нему, сияя, словно ребёнок, которому купили новую игрушку. – Не знаю, как тебе, а мне он нравится!

Красавкин явно не оценил восторга своего коллеги, ответив:

– Ну, ты привык ездить на всяком хламе, в Москве такое даже в музей не примут, а сразу на свалку.

Кайрат решил не продолжать дискуссию, а обратился к Стрельникову:

– Олег Михайлович, а он на ходу?