Эхо Тоннелей

Местным метрополитеновцам уже доводилось иметь дело с Валерием Геннадьевичем Громовым с полгода назад или даже больше. Тогда заказчики приехали на промежуточную инспекцию, а у подрядчика все сроки сорваны, и на стройплощадке полнейший шалман. Инспектора тогда долго удивлялись, почему все документы в порядке, а как дело дошло до проверок на объекте – у строителей возникала то одна отговорка, то другая, то тридцать третья, и все как на подбор правдоподобные, как рассказы барона Мюнхгаузена. Тогда их от души проскипидарили, и поэтому нынешней приёмки администрация боялась как огня.

Стрельников напустил на себя как можно более добродушный и гостеприимный вид, чтобы скрыть разочарование от неожиданного визита. Но в мыслях Олег Михайлович репетировал самые разные сценарии начала разговора, пытался угадать, как на этот раз поведёт себя инспектор – пойдёт ли в наступление с первой же минуты или придёт с миром. И, наученный долгим опытом, Стрельников, тем не менее, догадывался, что ни один из воображаемых сценариев не реализуется так, как он предполагал.

Выйдя через проходную, Олег Михайлович затянулся папиросой и задумчиво вглядывался в проезжающий поток транспорта. Наконец, минут через пять-семь у ворот депо остановилось такси, откуда вышел довольно неприметный мужчина среднего роста. Судя по тому, как сильно он боролся с одышкой, его лучшие годы были уже давно позади. Но, несмотря на это, его массивное телосложение указывало на то, что когда-то он был завсегдатаем спортзала. Черты лица у него были настолько незапоминающимися, что он мог бы служить прекрасной иллюстрацией «среднестатистического россиянина» – среднего возраста, среднего телосложения. Но далеко не среднего ума, как уже давно понял Стрельников.

Мужчина, узнав его, поспешил навстречу и сам начал разговор:

– Здравствуйте! Извините, что без приглашения! И стеснять своим визитом вас не хотел, поэтому с вокзала сам такси заказал. Давненько не виделись, однако, Олег Михайлович! – Его грузноватая фигура никак не вязалась с визгливым, почти женским голосом.

– Давненько, Геннадьич! И на какой горе, с позволения сказать, волк сдох, что ты решил к нам пожаловать? Как Москва, стоит ещё? – приобнял Стрельников Громова с притворной фамильярностью.

– Куда денется! По десять станций в год открываем, пока вы тут мхом порастаете! – не менее картинно ответил Громов.

– Если бы ваша дорогая Москва вовремя средства выделяла, так не порастали бы! – Стрельников жестом пригласил Громова на территорию.

– Ну как вы, до первого снега успеете сдать объект?

– С луны свалились? Нам бы к следующему лету закончить!

– Вот потому вы швейцарцев и спугнули, верно?

Громов даже по сравнению со Стрельниковым выглядел более скрытным, трудно было даже понять, как он к тебе относится – настолько безучастными были его эмоции. Он чаще всего был мрачным и задумчивым, хотя мог смеяться и шутить, но за этими шутками ещё сильнее проступал контраст между его мрачной натурой и пошловатым юмором. Ещё Громов частенько любил добавить в разговоре реплику про всяческие запреты, обоснованные или нет. Видимо, это больше всего нравилось ему в жизни – запрещать, и делать это с невыносимо слащавой улыбкой.

Пройдя через проходную, Стрельников пригласил гостя сесть в машину. Громов, заняв место на заднем сидении, спросил у Антона, сидевшего за рулём:

– Как у вас тут живётся?

– Как будто все черти с цепи сорвались, – усмехнулся Тырышкин, не зная, какую реакцию ожидать от этой в целом невинной фразы: то ли начнут расспрашивать, сколько мух и ворон пролетело над проходной, то ли пошлют на хутор бабочек ловить.

Стрельников наклонился к нему и легонько ткнул в бок, после чего обратился уже к Валерию Геннадьевичу:

– Я сейчас проеду с вами до столовой, потом отлучусь на полчасика, а вы тогда, наверное, в административном корпусе подождёте.

– Нет, там уже «анестезия» на месте. А это у тебя часом не борщевик вырос? – Громов вдруг резко сменил тему и указал рукой на двухметровые зонтики на толстых стеблях, вальяжно покачивающиеся на ветру у забора. Затем, отвлёкшись от изучения местной растительности, он будто бы невзначай бросил коллеге:

– Вы тогда скажите, что в четыре часа будет брифинг в переговорной, пригласите всех, кого сочтёте нужным. Мне надо будет пару слов сказать.

Коллегу и помощницу Громова звали Настей. Однако она с самого начала знакомства ненавидела своё уменьшительное имя и твердила всем: «Никакая я вам не Настя, а Анастасия». Ну, коллеги быстро переиначили имя «Анастасия» в «анестезия», и прозвище это к ней прилипло. Так «анестезией» и зовут. Вот только как она успела приехать и начать работу с документами, а ответственный руководитель узнаёт об этом в последнюю очередь, осталось загадкой.

***