Эхо вечности. Багдад - Славгород

Ох, как я залился слезами, мама родная! Свидетелей же не было, и я упал на поле, зарылся лицом в свой рукав и голосил, даже что-то причитал! Не знаю, к кому я обращался. Плакал не скрываясь, прямо по-детски, навзрыд, от души. Долго плакал, потом встал и начал успокаиваться. Но слезы текли и текли по щекам, щекотали запыленную кожу, капали на грудь.

Я только старался устоять на ногах, не упасть, от того что напряжение резко отхлынуло и в меня потоком полилось что-то спокойное-спокойное, умиротворяющее, большое и надежное.

Наплакавшись, я вздохнул, окончательно поняв, что перешел фронт и оказался в родном окружении. Душа просветлела и робко зазвенела внутри меня безголосой радостью: «Я выжил! И больше никогда не услышу рядом с собой немецкую речь!»

Именно тут, на рассвете, в одиночестве, среди степи я испытал минуты чистого, абсолютного счастья: от забытого на 3 года ощущения безопасности и от единения с сильным, непобедимым добром. Все, что было вокруг, принимало меня и радовалось мне, и я доверял ему, зная, что больше ни один снаряд, ни одна пуля не полетит в мою сторону.

О боже, мне больше незачем бояться! Я дома... Стою на очищенной от скверны, родной земле.

— Свои... — безотчетно проговорил я вслух.

Напрямки через кукурузное поле я помчался навстречу песне! Вокруг трещали и лопотали сухие кукурузные стебли, а я только отметил, что початки с них уже убраны, и летел вперед, уклоняя лицо от хлестких ударов метелок.

Выбрался с поля, побежал по открытому месту. И вдруг — раз! — около меня просвистела мина и упала, рыхля землю. Бахнул взрыв.

Откуда? Кто это по мне стреляет? Я остановился. И тут вторая мина взрывом чуть не задела меня! Я упал. Немного полежал. Но только попытался поднять голову, как третья мина, шмякнулась в травы, подняла вверх дерн.

И все же, недолго полежав, я поднялся и опять рванулся бежать.

— Стой! — услышал я крик в свой адрес. — Дурья башка, ты же демаскируешь нас. Ложись!

Свои...

Это наши артиллеристы рассредоточились по посадке и лупят по мне предупредительно, чтобы не летел в открытую.

Когда я перешел немецкую передовую и советскую передовую — не знаю. Ну, немецкую тогда еще, в палантине... — да, возможно. А это уже наши. Где?.. Неужели там, где я стоял и прислушивался к благостной тишине, неужели то еще была не наша сторона? Как я смог?.. Но теперь это уже наш тыл, я где-то перешел огневую линию...

Мысли теснились в голове, порядка в них не было.

— Значит, все. Я у своих. Перешел!!! — закричал я наконец и побежал в посадку.

Там меня окружили пулеметчики.

— Откуда ты бежишь, парень? — спрашивают. — Где ты был?

Я им рассказываю...

— А немцы где?

И это я им чин чинарем изложил-доложил, как полагается по уставу.

— Как же ты так? Зачем ты бежал? По тебе стреляют из миномета, а ты бежишь...

— Так я не понял, кто стрелял.

Они загалдели все разом, что я только успевал вертеть головой, с трудом ловя их общую мысль:

— Да мы тут...

— Такой свечак...

— Да там же взять можно было...

— Около него мины рвутся, а он бежит и оглядывается.

Ну, дали они мне закурить, посидели мы молча, обменялись неизвестно какими материями — то ли невысказанными мыслями, то ли духом общим, то ли предугадыванием будущего... И я пошел дальше, в свою судьбу...

Дошел до Днепра, зашел в село Вовниги[47]. Тут переправа, на которой командует сотрудник КГБ.

— Кто ты? Документы есть?

— Какие теперь документы? — говорю, — я свой, иду домой, — и рассказываю пережитую одиссею... — Ну, наши были в курсе дела, знали обстановку.

Меня выслушали, осмотрели, забрали у меня немецкие марки и отпустили.

— Переправьте его на тот берег, — распорядился командир подчиненным.

А Днепр находился в старом русле, потому что вода на ДнепроГЭСе была спущена. Его ширина не превышала 200 метров. Перевез меня солдат на правый берег, обменялись мы пожеланиями удачи, и я пошел дальше. Дошел до Петрово-Свистуново[48], а дальше пустился напрямик, скоро найдя дорогу на Славгород. Тут мне встретилась машина, подвезла прямо к нашей улице.

Во двор я зашел с тыла, с огорода».

На этом записанные воспоминания Бориса Павловича заканчиваются. Дальше он надиктовать не успел.

Но ведь он много раз до этого своего часа, еще в молодости, рассказывал про свои пути-догори фронтовые. Так что наш рассказ не прерывается.

Освобождение

Вторая мобилизация

Еще когда Борис Павлович шел домой после побега от отступающих немцев, недалеко от Петрово-Свистуново он набрел на окоп, который показался вырытым не в только что прокатившихся боях, а еще при отступлении, заброшенным с 1941 г. Так это было или нет — не принципиально. Главное, что в нем он нашел пистолет и несколько гранат. И взял их с собой. Зачем?