Эхо во тьме

О, Боже, Ты — Творец этой женщины и ее ребенка. Спаси их обоих! Сделай так, чтобы они остались живы. Сделай так, чтобы Александру не пришлось делать то, что он собирается сделать, чтобы он не брал на себя такой грех. Прошу Тебя, Иисус, пусть они увидят Твою силу и Твою любовь.

Антония издала истошный крик. Хабинна инстинктивно устремился к постели, и Рашид, встав у него на пути, прижал его к расписанной фреской стене, не думая уже о том, как он обращается с таким влиятельным человеком.

Слушая стоны Антонии, Хадасса заплакала.

— Прошу Тебя, Иисус, — шептала она, двигая руками над тем местом, где находился ребенок. — Прошу Тебя, Господи, услышь нас. Смилуйся над ней и ее ребенком. Поверни ребенка и дай ему возможность выйти.

Ребенок зашевелился.

Хадасса слегка прикоснулась к животу Антонии и почувствовала, что ребенок поворачивается — медленно, плавно, как будто его ведет какая-то невидимая рука. Она заплакала еще сильнее, но теперь это были слезы радости.

Антония снова закричала, но теперь это был другой крик, и Александр, который стоял рядом, со своим кривым ножом в руках, видя происходящее, выронил его из рук.

Хабинна прекратил кричать и бороться с Рашидом.

— Что случилось? — воскликнул он.

— Ребенок повернулся, — ответил Александр, не в силах скрыть радости в голосе. Теперь надо было действовать так, как обычно действуют при принятии родов. Александр поставил одно колено на край постели и наклонился вперед. Тут прошла очередная схватка, и в это время ребенок плавно вышел из утробы Антонии. Женщина издала порывистый выдох и откинулась на спину.

Глядя на ребенка, оказавшегося в его руках, Александр засмеялся.

— У тебя сын, Магониан! — сказал он голосом, в котором слышались священный трепет и облегчение. — Подойди, посмотри на него, — позвал он, отрезая пуповину.

Хадасса отошла от постели, чувствуя, как ее бьет сильная дрожь.

Рашид отпустил Хабинну, и делатель идолов, застыв на мгновение, услышал крик своего сына. Ливилла взяла новорожденного из рук Александра.

— Сын, Хабинна, — прошептала Антония, не в силах даже пошевелиться. — Я подарила тебе сына… — Она попыталась приподняться, чтобы посмотреть на младенца, но у нее не было сил. Она осталась лежать, прикрыв глаза.

Едва взглянув на ребенка в руках Ливиллы, Хабинна опустился на колени перед постелью. Увидев кровь на простыне, он уткнулся лицом в постель возле плеча Антонии. Его плечи затряслись.

— Больше никогда. Клянусь тебе. Больше ты никогда не пройдешь через такое.

— Позаботься о ребенке, — сказал Александр Хадассе, массируя живот Антонии, чтобы вышла плацента. — А я позабочусь о ней.

Ливилла передала ребенка Хадассе и отошла, глядя на все круглыми глазами. Она сильно дрожала, и Хадасса нахмурилась, думая, что случилось со служанкой.

Хадасса бережно омыла ребенка теплой водой. Потом она осторожно положила его на мягкое чистое белье и натерла крохотное тельце солью, чтобы предотвратить инфекцию. Вспоминая о том, как ее мама натирала Лию, она проделала то же самое. Ласково разговаривая с ним, она завернула малыша так плотно, что он стал похож на маленькую мумию. Потом она взяла небольшой кусок материи и обвязала им головку мальчика так, чтобы закрыть подбородок и лоб. Потом она взяла его на руки и понесла к маме.

Хабинна встал и подошел к ней.

— Ливилла отнесет его к кормилице.

— Нет, ему не нужна кормилица. Ему нужна мама, — сказала Хадасса, склоняясь над постелью. — Антония, — нежно сказала она, поглаживая лоб молодой мамы, — это твой сын. — Улыбнувшись сонной улыбкой, Антония слегка повернулась в их сторону, и Хадасса положила младенца рядом с ней. Антония тихо засмеялась от радости, когда ребенок прильнул ротиком к ее груди. Но в следующее мгновение от ее радости не осталось и следа.

— У меня нет молока, — сказала Антония, подавляя слезы и собираясь с последними остатками сил.

Хадасса нежно потрепала ее по щеке.

— Не волнуйся. Появится. — Но глаза Антонии уже слипались.

В комнате наступила тишина. Хадасса продолжала поглаживать Антонию по щеке, благодаря Бога за то, что Он спас и ее, и ее сына. Ее охватила радость, и ей захотелось петь те песни хвалы, которые она пела когда-то, но те шрамы, которые остались у нее от львиных когтей и зубов, не просто изуродовали ее. Инфекция, занесенная с этими ранами, повредила и ее голос. Однако Хадасса понимала, что это не такая уж большая трагедия. Бог услышал ее молитву. И теперь Он слышал, как поет ее сердце.

Сдерживая слезы, она подняла голову. Хабинна Аттал Магониан стоял по другую сторону постели, пристально глядя на нее. И в его глазах она увидела то же самое, что минутой раньше увидела в глазах Ливиллы, — страх.