Сквозь боль Марк чувствовал, как чью-то руки шарят по нему в поисках добычи. Кто-то сорвал с его шеи золотой брелок. Другой снял с него пояс вместе со всеми золотыми ауреями, которые там были. Разбойники кружили над ним, как стервятники. Когда один из них попытался снять с пальца золотое кольцо, Марк сжал руку в кулак. В следующую же секунду кто-то сильно ударил его сбоку по голове. Он ощутил запах крови и стал терять сознание. Его руки ослабли, и он почувствовал, как у него с пальца снимают золотое кольцо его отца.
Сквозь шум в голове до него доносились голоса.
— Не торопись его резать. Туника уж больно хороша. Сними сначала.
— Быстрее! Римский патруль идет.
— Тунику можно будет хорошо продать.
— Тебе что, хочется на кресте висеть?
С него сняли тунику.
— Сбросьте его в ручей. Если его здесь найдут, тут же начнут искать нас.
— Быстрее! — яростно кто-то зашептал из них, после чего Марка взяли за руки и за ноги и потащили.
Марк застонал, когда камни стали царапать ему спину. Его оставили у самого края уступа.
— Быстрее! — Один из тащивших его побежал, тогда как другой остался возле него, вынимая свой кривой нож.
— Римский
Продолжая стонать, Марк пытался за что-нибудь зацепиться рукой. От нестерпимой боли в боку ему было трудно дышать. Когда он смотрел наверх, на выступ, у него двоилось в глазах, все виделось, как в тумане, весь мир кружился вокруг него. Подавляя в себе тошноту, Марк лежал в русле высохшего ручья, беспомощный, прямо под обрывистым, каменистым берегом.
Стук копыт становился ближе.
Марк попытался позвать на помощь, но слова превращались в тихий стон. Он пытался выбраться, но вместо этого наоборот откатился к руслу.
Всадники проехали по дороге, прямо над ним.
— Помогите… — прохрипел Марк, изо всех сил стараясь сохранить сознание. — Помогите…
Топот копыт, максимально приблизившись, стал удаляться, и Марк увидел только облако пыли над собой.
Наступила тишина. Не пели даже птицы. Не было ни ветерка, и трава на берегу стояла совершенно неподвижно. Только все так же нещадно палило солнце, и в воздухе дрожало жаркое марево.
Потом все исчезло.
Хадасса расставляла по полкам небольшие амфоры, пузырьки и коробочки, а Рашид и Александр вносили в помещение рабочий стол. Сегодня Хадасса все утро думала о Марке. Закрыв глаза, она спросила себя, почему ей сегодня так неспокойно. С того самого дня, как они столкнулись на узкой улочке возле бань, она больше ого не видела. Почему он сегодня не выходит у нее из головы?
Хадасса вернулась к своей работе и попыталась сосредоточиться на том, чтобы расставить лекарства и медикаменты в нужном порядке. Александр и Рашид снова вышли, и она слышала, как они о чем-то говорили по ту сторону двери.
Деньги, которые Магониан заплатил за спасение жизни жены и сына, уже были потрачены на то, чтобы арендовать эти помещения, которые были куда просторнее старой лавки и располагались ближе к центру Ефеса и к медицинской школе, где преподавал Флегон.
— Я знаю, это рискованно, — сказал Александр, поделившись с Хадассой своим решением в то утро, когда сын Антонии благополучно появился на свет. — Но я думаю, что нам все же нужно более просторное помещение для посетителей.
— Но те больные, которые ходят к тебе в лавку возле бань, не будут ходить туда.
— Возможно, не будут, но если не будут приходить они, придут другие. Друзья Магониана…
— А разве они нуждаются в помощи больше, чем другие?
— Нет, конечно, — сказал Александр, — но они могут платить за лечение, а мне нужны деньги на то, чтобы продолжить свое образование.
— А как же Боэт, его жена и дети? Как же Ефихара и Елена?
— Я не собираюсь их бросать. Я уже разослал послания всем тем пациентам, которые приходили ко мне, и сообщил им, где мы находимся, если мы им понадобимся.
Хадасса была неприятно удивлена тем обстоятельством, с какой поспешностью Александр принял такое решение, и тем, куда это его решение наверняка могло его привести.
Он нежно прикоснулся к ее лицу.
— Можешь мне доверять, Рафа.
От удивления она слегка отпрянула.
— Почему ты меня так назвал?
— Так тебя называют люди.
— Но ведь это делаю вовсе не я…
Он приложил палец к ее губам.
— …а Господь, — договорил он за нее. — Да, я знаю, что ты веришь в это. Тогда поверь и в то, что Господь дал тебе новое имя.
— Но для чего?