Эхо войны

И мы двинулись по тропинке. Я шел замыкающим, периодически погружаясь в едкие облака махорочного дыма, испускаемые стариком. Он семенил прямо передо мной, и его коричневые плисовые штаны, заправленные в стоптанные сапоги, будили ассоциации с крестьянами-ходоками из картины «Ленин в 1918 году».

Мы вышли к крутому склону над рекой и, не сговариваясь, остановились, разглядывая укрепленный берег. Позиции просматривались отсюда как на ладони: дуги окопов, хорды путей сообщения, симметричные наросты дотов и блиндажей – во всем этом ощущалась некая геометрическая красота, присущая, наверное, любой грамотно спланированной фортификационной системе.

Вереница солдат, похожих на трудолюбивых муравьев, тянулась от перелеска к линии окопов. Было время обеда, и в руках каждого бойца виднелся котелок. Там, откуда они возвращались, за деревьями просматривался пузатый серый бок полевой кухни. Я посмотрел на тот берег: в немецких окопах вроде бы происходила какая-то суета, но ничего конкретного разглядеть не получилось. Тоже, наверное, обедают… И я снова удивился этому странному противостоянию: когда и война, и затишье по расписанию.

По узкой тропке, ручейком вьющейся через густую осоку, мы спустились вниз, до крайнего ряда окопов, и спрыгнули в траншею. Ход был довольно-таки глубок, метра полтора, песчаные стенки подкрепляли березовые слеги, дно хранило следы множества сапог.

Изгиб окопа вывел к перекрестку. Здесь с котелком на коленях сидел румяный веснушчатый солдат. Увидев нас, вскинулся, отдал честь.

– А, Серега! – Узнав Коваля, он оживился. – Табачком богат? Разрешите, товарищ лейтенант?

– Извини, весь вышел, – развел руками Коваль.

– На-ка вот, – остановился напротив солдата дед.

Он достал кисет, отсыпал на подставленную бойцом газетку махорки, заодно скрутил еще одну устрашающую козью ножку для себя.

– Фюрер, ты ж только что курил! – напомнил я.

– Подымить – оно завсегда в удовольствие, – заметил дед.

– Вот это верно отмечено, – согласился солдат.

Они прикурили от одной спички, и дальше я двигался в таком дыму, что иногда терял из виду тощую спину нашего Фюрера, вышагивающего впереди. Представил, как это видят с того берега, и улыбнулся – будет у немецкого наблюдателя задачка: решит, наверное, что русские запустили по траншеям паровоз.

Все чаще стали попадаться солдаты, занятые своими нехитрыми делами: обедали, штопали одежду, писали письма. Пару раз при нашем появлении бойцы прятали карты. Из блиндажа выглянул капитан, мы молча обменялись приветствиями. Нас провожали вопросительными взглядами, но в разговоры не вступали.

Наконец показался первый окоп: глубокий, обложенный стругаными бревнами, с высоким, четко оформленным бруствером. Бойцы обедали прямо здесь, поставив котелки на земляной выступ. В углублениях передней стенки через равные промежутки были разложены цинки с патронами и гранаты. Я осторожно выглянул из-за насыпи.

Река текла совсем близко, метрах в пятидесяти. Берег здесь был достаточно крут – голый песчаный склон, усыпанный мелкими воронками. У самой воды, повторяя изгибы камышовых зарослей, тянулось порванное в нескольких местах заграждение – спираль Бруно. На том берегу виднелась такая же проволочная колбаса, а дальше вверх амфитеатром взбегали фашистские укрепления. На позициях немцев росло несколько разлапистых сосен с многочисленными отметинами от попаданий, поблескивающими на солнце свежей смолой. Среди них выделялось одно дерево: могучий рыжий ствол, лишенный кроны, торчал вверх расщепленным обрубком – казалось, что его сжевал какой-то огромный зверь.

– Идем! – окликнул Коваль.

Они уже успели уйти по окопу вправо. Стараясь не наступить на ноги козыряющих солдат, я догнал своих и снова пристроился за Фюрером.

– До ячейки боевого охранения, – ответил Коваль на мой вопросительный взгляд. – Самая ближняя точка. Там и оптика есть.

И он указал вперед, где в стене окопа имелась узкая щель. Мы втиснулись в проход, который буквально через пару метров нырнул под присыпанный землей бревенчатый накат.

Внутри кургузой, тесной ямины пахло речной тухлятиной и прокисшим табаком. Потолок нависал над самой головой, высокому Ковалю приходилось стоять, согнув голову к плечу. В противоположной стене, выложенной все теми же березовыми слегами, располагалась небольшая амбразура. У щели на ящике сидел еле видный в полутьме солдат.

При виде нас он подскочил, сухо стукнувшись затылком о потолок – с тихим шуршанием через щели потек песок.

– Сиди, – бросил я недовольно и подошел к щели.

– Привет, Сергей, – шепотом поздоровался солдат. – Курить есть?

– Нету, Лелик, нету, – равнодушно отозвался Коваль.

– Фюрер, иди сюда! – поторопился выкрикнуть я.

Старик, сопя, пристроился слева.

– Ну?

– Щас, щас, не гони коней, – проворчал дед, всматриваясь в противоположный берег. – Где-кось, значит, оно у нас… Дерево вон, холмик… А!

Обрадовавшись, он дернул меня к себе, и я еле успел отстраниться от душистой бороды.

– Вон видишь, елка растет, с двумя стволами, как рогатка?

– Ну?