Безоружные соратники Дымогарева, уже вернувшиеся из магазинов и запас-шиеся выпивкой и закуской стояли от них метрах в пятнадцати и с интересом по-сматривали на разворачивающееся перед ними почти театральное действо.
— Без вас, Дымогарев, не одно мерзкое дело не происходит! — С досадой прого-ворил майор. — Вы как будто нарочно притягиваете к себе неприятности!
— Ну, уж так и неприятности? — Усмехаясь, ответил капитан-лейтенант. — Об этом судить мне!
Словин, вроде бы пропустив мимо ушей, последние реплики Дымогарева, и стараясь его игнорировать, обратился к Николаю, не упуская из виду и остальных присутствующих, принялся, как выражался капитан-лейтенант, «толкать речь». Его пространные рассуждения, если передать их коротко и в утрированном виде, сводились к требованию, прямо сейчас же сдать оружие, передать все захваченные трофеи законной власти в его лице. Разъясняя это свое право тем, что как народ должен потреблять все блага цивилизации посредством своих «выборных» властных представителей, так и все достижения народа в первую очередь — являются достижениями этих самых властных представителей. О тяготах этого народа ничего сказано не было, видимо, подразумевалось, что тяготы властителей сами по себе тяжелее любых других тягот. Словин далее потребовал, чтобы все присутствующие, подняв руки безмолвно, как и полагается законопослушным гражданам, проследовать до первой ближайшей зарешеченной комнатушки, в просторечии называемой камерой предварительного заключения. Его вкрадчиво-убедительная речь, могла наверное, произвести гипнотический эффект на кого угодно, именно о таких способностях майора говорил чуть раньше Дымогарев, но на Николая, совсем недавно выдержавшего куда больший ментальный натиск инопланетного кибермозга, такие простые изыски с привычной идеологической подоплекой уже подействовать не могли. Речь Словина была логически выдержана в идейно-политическом стиле и настойчиво повествовала о том, что заслуги в победе с неизвестным врагом не могут быть полными без руководящей роли местного партийного начальства и его, Словина, как представителя доблестных сил государственной безопастности, в частности.
Такие изощренные хитросплетения могли родиться только в голове номенкла-турной особи, взращенной партийно-кастовым воспитанием, уходящим своими корнями к лучшим образцам извращенной сталинско-бериевской идеологии и их талантливых последователей.
«В цирке бы ему выступать! — С тоской подумалось Николаю. — Вольф Мессинг мог бы отдыхать!..» — Он думал, что совсем недавно мог бы, наверное, принять всю эту чушь за чистую монету, удивляясь тому, что никогда, особенно, не задумывался о таких философских материях. И только теперь, после хорошей встряски, безразличие к политике улетучилось. Теперь слушая Словина, Николай неуклонно лишался всех своих последних сомнений, которые у него еще оставались, в отношении того — стоит ли отдавать «тарелку» властям или самым компромиссным вариантом будет все же: запустить этот «феномен» куда-нибудь подальше от планеты…, чтобы никому не достался! А чем дольше слушал, и чем большая злость к этой ахинее в нем нарастала, тем больше убеждался, что самым лучшим вариантом будет, вняв доводам друзей — оставить дисколет себе.
Он уже подумывал, подбирая выражения помягче, чтобы как можно культурнее послать майора куда-нибудь подальше и без возвращения, когда Дымогарев, не выдержав сентенций кагэбиста с требованием сдачи оружия и со всей своей непосредственностью прервал его словесный поток довольно резко по тону, в котором шутливости уже не чувствовалось: