Эхолот

Летящий приближается к тоненьким плоскостям, которые вблизи оказываются толщиной в два десятка километров. Он бросается в поток песчинок и камней, купается в бурной космической реке, чувствует и другие кольца, которые не видны: радиационные, магнитные. А вот и “спицы”, серебристые трубы. Молчат, притворяются мёртвыми, но Летящий точно знает, что настанет время, когда они оживут и их голоса будут слышны на Земле.

Наконец, он выныривает и продолжает свой путь. Уран. Нептун. Летящий быстро минует эти космические стеклянные шарики, фальшивые самоцветы – зелёный и синий – в оправе тонких колец... или не фальшивые, и не стеклянные? – а икринки какой-нибудь удивительной рыбы, заброшенные волнами из неведомого далёкого океана, живые... Кто из вас вылупится?..

Миранда, Тритон, Уриэль, Умбриэль. Здесь готовится будущее. Прощайте, ангелы, мы ещё встретимся!

Кругом всё темнее. Озноб пробирает Летящего. Но это невозможно! Он – дух!..

Плутон. Зов всё сильнее. В нём – светлые ноты. Летящему становится спокойнее. Из-за коричневого безликого шара, поблёскивающего тусклыми огоньками (то ли вулканы, то ли костры) появляется чуть вытянутая ледяная планетка. Именно к ней он так долго летел.

Приближается покрытый вечным снегом Харон.

Летящий снижается к застывшим горам-леденцам, похожим на зубы замёрзшего великана, опускается в глубокую впадину, погружается в сугроб глубиной в сотню метров, легко проникает сквозь кристаллическую толщу, под которой – густой серебряный океан.

Проплывает над горными пиками, тёмными трещинами и блистающими равнинами.

Исполинские пузыри газа лёгкими гроздьями поднимаются к поверхности, к границе океана и панциря.

Стайка крохотных безлицых ундин гарцует на морских коньках-горбунках и с игривым смехом рассыпается на его пути.

Маленький единорог, белоснежный и слепой, с плавниками вместо ног, долго сопровождает его, держась чуть в стороне. Летящий ясно чувствует его удивление и любопытство. Как же они его замечают? Но ему некогда остановиться и выяснить. Он ищет.

Всё отчетливей зов.

И наконец внизу, над громадным зеркальным плато, появляется силуэт. Плывущий устремляется вниз, выравнивает скорость и долго парит рядом с огромным серебристо-белым китом, или Существом, похожим на кита. У Существа нет глаз, нет рта, оно похоже на полупрозрачный дирижабль с тонкими плавниками и лёгким широким хвостом. И путь за ним светится.

Изредка “кит” взмахивает хвостовым плавником и увеличивает скорость, обгоняя, потом замирает и ждёт, а когда отстающий почти догоняет, неожиданно срывается с места – это похоже на игру с ошалевшим от счастья ребёнком.

Детскую радость испытывает гость от этой удивительной встречи и, наконец, просыпается в священной уверенности, что встретился со своим отцом.

Этот сон Иннокентий запомнил. Правда, мало кому о нём говорил.

Скоро выяснилось, что тесть Сомова к столу выходит не всегда в галстуке, да, собственно, и не претендует, а курит действительно трубку, только довольно странную, сделанную по зэковской технологии из наборного плексигласа и эбонита, в виде головы какого-то чорта или страшного мужика, и в трубку эту вставляется овальная сигарета “Полёт”, которая перед тем становится круглой под грубыми желтоватыми пальцами, в общем, трубка – это такой вертикальный мундштук в виде трубки.

Да, работал тесть где-то там, но не академиком, а то ли электриком, то ли завхозом; жена же его – обширная, как белуха – была до пенсии оператором башенного крана на строительстве Городка. Ну и выпивать в этой семье было очень даже в почёте, а любимым лакомством считалось пиво с вяленой рыбкой.

Окончив кое-как институт, Сомов и его молодая супруга поселились в Звёздном городке, неподалёку от родителей сняли полупустую квартиру у каких-то знакомых (просто так в Городке жильё не сдают).

Спустя некоторое время выяснилось, что жена Кеши не сможет забеременеть никогда, да это, пожалуй, и к лучшему – работу Иннокентий толком найти не мог (подрабатывал грузчиком в спецмагазине для космонавтов), вечно ходил хмурый, и жену свою не любил. Не то чтобы она была так уж плоха, просто, похоже, совсем они с Сомовым не подходили друг другу. Из-за этого, наверное, и не клеилось у него с делами, унылая семейная жизнь не пускала. Иногда Иннокентий об этом думал. И грустил. Всё чувствовал, но сформулировать не решался как Аристотель, или какой-нибудь Плиний.

Похожа, сказали бы они, эта женщина в судьбе этого мужчины на эхенеис, или ремору в жизни какого-нибудь морского судна. Прилипает такая тварь к днищу и тормозит естественный ход корабля. И тут уж, граждане, ничто не поможет, даже четыреста мощных гребцов, как уже было однажды в истории с галерой Калигулы. И только один имеется способ справиться с этой бедой – оторвать ремору от киля и выбросить в море.

Сомов хоть и не осознавал всё так ясно, как Аристотель, но чутью своему доверял. Правда, менять ничего не планировал. Инициативу проявила жена. И скоро супруги расстались.