Эхопраксия

Из открытого шлюза в форпик лился бледно-голубой свет, оттеняя края труб, шкафчиков и пустых альковов. Брюкс выплыл из люка, ухватился за распорку и нырнул к левому борту, прямо в сияющую пасть миноги.

На его лице сразу сфокусировались глаза, гиперсаккадами мельтешащие на эбеновом лице. Тело держалось за стену шлюза одной рукой, пальцы обхватили поручень. Пружинные протезы ниже колена нелепо вытягивались и упирались в переборку, загораживая путь.

Брюкс успел вовремя остановиться.

— Ограниченный доступ, сэр, — сказал зомби, и его глаза затанцевали еще больше.

— Твою мать. Вы разговариваете.

Зомби ничего не ответил.

— Я не думал, что тут... кто-то будет, — попытался Брюкс. — Ты в сознании?

— Нет, сэр.

— Значит, разговариваешь во сне.

Тишина. Глаза, мечущиеся в глазницах.

«Интересно, знает ли оно, что произошло с другим?

Видело ли оно это...»

— Я хочу...

— Вы не можете, сэр.

— Вы...

— Да, сэр.

— ...меня остановите?

— Да, но в этом нет необходимости, — добавил зомби.

Брюкс уже хотел спросить про огонь на поражение, но решил не развивать эту тему.

С другой стороны, существо вроде не возражало против беседы.

— Почему ваши гла...

— Чтобы максимизировать захват сигнала высокой четкости со всего пространства визуального поля, сэр.

— Хм.

Такой трюк разум с сознанием выкинуть не мог — из-за ограниченной пропускной способности. Значительная часть так называемого зрения состояла из предсознательных фильтров, решавших, что не видеть, дабы гомункула наверху не перегрузило от избытка информации.

— Ты черный, — заметил Брюкс. — Большая часть зомби — чернокожие.

Нет ответа.

— У Валери фетиш на меланин, или...

— Так, дальше я со всем разберусь, — сказал Мур, подымаясь из пасти через стыковочную трубу. Зомби плавно отодвинулся в сторону, давая ему пройти.

— Они разговаривают, — сказал Брюкс. — Я не...

Мур всего раз посмотрел на Брюкса, проходя мимо, но, когда вошел на корабль и направился к корме, бросил:

— Пойдем со мной, пожалуйста.

— Э, а куда?

— В медотсек. Мне не нравятся пятнышки на твоем лице, — Мур исчез в Центральном узле.

Брюкс бросил взгляд назад, на шлюз. Сторож Валери вновь занял свое место, преграждая путь к более экзотическим локациям.

— Спасибо за беседу, — сказал Дэн. — Надо как-нибудь повторить.

— Закрой глаза.

Брюкс подчинился; внутренности век на несколько секунд засияли кроваво-красным светом, когда Мур просканировал лицо диагностическим лазером.

— Мой тебе совет, — сказал полковник с другой стороны комнаты. — Не дразни зомби.

— Я его не дразнил. Всего лишь бол...

— И не болтай с ними.

Дэн открыл глаза. Полковник пропустил скан через какую-то невидимую диагностику, висящую в воздухе. Потом добавил:

— Помни, кому они подчиняются.

— С трудом могу себе представить, что Валери забыла взять со своих миньонов клятву хранить тайну.

— А я с трудом могу представить, что миньоны забудут рассказать хозяйке про секреты, о которых ты спрашивал. И неважно, ответили они тебе или нет.

Брюкс обдумал фразу:

— Думаешь, ей не понравится мое замечание про меланиновый фетиш?

— Я понятия не имею, — тихо ответил Мур, — мне бы точно не понравилось.

Брюкс моргнул:

— Но я...

— Ты смотришь на них, — в глазах солдата сейчас будто плавал жидкий азот, — и видишь зомби. Быстрых на подъем, надежных на поле боя не совсем людей. Менее чем людей. Даже не животных: существ без сознания. Возможно, ты думаешь, что к таким, как они, понятия уважения или неуважения в принципе не относятся. Разве можно не уважать газонокосилку, например?

— Нет, я...

— Давай я расскажу тебе, что вижу сам. Человека, с которым ты, так скажем, болтал, зовут Азагба. Для друзей — Аза. Но он свою личность отдал — за то, во что верил, или потому, что все остальные варианты были еще хуже, а может, их вообще не было. Ты смотришь на свиту Валери и видишь скверный анекдот. А я вижу семьдесят с лишним процентов военных биоавтоматов, их набрали из мест, где насилия столько, что отсутствие самосознания для многих — вожделенная мечта. Я вижу людей, которых скосили на поле боя, а потом запустили снова, лишь для того, чтобы они сделали выбор: вернуться в могилу или оплатить перезапуск десятилетием затмения и договорного рабства. Зачастую для них это наилучший вариант событий.

— А какой худший?

— В некоторых частях света закон до сих пор гласит, что жизнь кончается со смертью, — ответил Мур. — Все остальное — живой труп. При таком раскладе у Азагбы столько же прав, сколько у мертвеца на анатомическом столе.

Он ткнул рукой в воздух и добавил:

— Я был прав: предраковое состояние.

«Малави», — вспомнил Брюкс и неожиданно все понял:

— Вот почему ты бросился на нее. Не из-за меня или Сенгупты. Даже не из-за миссии. А потому, что она убила одного из таких, как ты.

Мур посмотрел сквозь Дэна:

— А я думал, ты уяснил, что попытки психоанализа тебе лучше держать при себе. — Он вытащил опухолевой карандаш из набора первой помощи. — Тошнота есть? Головные боли, головокружение? Жидкий стул?

Брюкс поднес ладонь к лицу:

— Пока нет.