Экипаж

Отчеканив эту фразу, он снова ушел, на этот раз окончательно. Стажер в бессильной злобе сжал кулаки и, шепотом пробормотав в удаляющуюся спину ругательство, подхватил свою сумку и понуро побрел в противоположную сторону. Пилоты, покачивая головами, вполголоса обсуждая увиденное, стали расходиться. Гущин посмотрел вслед уходящему стажеру, почесал в затылке… Похоже, испытания его тут ждали серьезные. Впрочем, он был к ним готов. Штурвал он знал не просто как свои пять пальцев – как каждый в отдельности. И управлять самолетом для него было легко, потому что он чувствовал эту гигантскую стальную машину, словно живое существо. Так что стажер стажеру рознь. Плохо вот только, что опаздывает. И Алексей припустился бежать по коридору.

Как назло, он долго не мог найти нужную ему комнату: все двери были одинаковыми, без опознавательных знаков. Алексей поочередно дергал ручки, заглядывал внутрь и бежал дальше. Наконец, в самом конце коридора, рванув дверь на себя, он увидел просторный зал, где стояли капсулы авиатренажеров, и с облегчением перевел дух – именно сюда ему и было надо.

За столом сидели несколько мужчин в возрасте – члены комиссии, которым предстояло сейчас принимать экзамен у Алексея. Они неспешно переговаривались между собой о чем-то своем, житейском и, кажется, мало имеющем отношения к летному делу. Перед одним из них стояла табличка с надписью: «Председатель комиссии Смирнов М. П.». Алексей успел мимоходом его рассмотреть – седоватый, лицо простое, вроде не вредный на вид – и громко произнес:

– Здравствуйте!

Смирнов, продолжая разговор, обратился к своему собеседнику – как раз тому самому летчику, только что перекрывшему стажеру доступ к полетам:

– Ну, ладно, Леонид Саввич, тут ты не преувеличивай!

Но у того было свое непреклонное мнение, которое он не замедлил высказать:

– А все потому, что берем без должной строгости.

Он оторвался от своих бумаг и обернулся. Увидев Алексея, кивнул как бы в подтверждение своей мысли:

– Вот, пожалуйста.

Алексей сдержался, чтобы не покраснеть, и пробормотал:

– Простите, заблудился.

– Это вы так и с пассажирами разговаривать будете? – ехидно поинтересовался летчик. На его табличке значилась фамилия Зинченко. – Вы опоздали на тридцать пять секунд.

Последнюю фразу он произнес таким тоном, будто выносил Гущину смертный приговор. Председатель комиссии Смирнов проговорил миролюбиво:

– Давайте документы… Военный? – спросил он попутно.

– Бывший, – в сторону ответил Алексей – не было смысла скрывать.

Он протянул Смирнову папку с документами, тот принялся перелистывать ее, затем передал Зинченко.

– Ну, военный летчик – это хорошо, – констатировал он. – Надежный, значит…

– А чего характеристики такие плохие? – хмуро осведомился Зинченко.

Смирнов примирительно прервал его:

– Ладно, прошу в тренажер.

Он жестом пригласил Гущина в кабину. Алексей занял место, устраиваясь поудобней. На экранах за окнами тут же появилось изображение взлетной полосы.

Смирнов неторопливо принялся инструктировать:

– Так, стандартный взлет. Метеоусловия благоприятные. Приступайте.

Гущин уже взялся за воображаемый штурвал, потянул ручку, и самолет взмыл в небо. Не удержавшись, Алексей испустил негромкий победный клич. Все волнение предыдущих часов ожидания мгновенно улетучилось, никакой тревоги он не испытывал. На лице сама собой появилась улыбка. Вокруг было небо, а это его родная, понятная и привычная стихия. Здесь Алексей чувствовал себя как рыба в воде. И хотя это была всего лишь имитация, Алексей ощутил, как он соскучился по кабине, по всем этим приборам и переключателям, по ощущению полета.

Испытание началось. Алексей ничуть не боялся его завалить – искусственный самолет был ему послушен, как настоящий.

Он услышал одобрительный возглас Смирнова:

– Это есть.

Но тут же возник неприятный, режущий слух голос Зинченко:

– Михал Палыч, а дайте нам облачность! И турбулентность среднюю.

Смирнов принялся щелкать тумблерами на своем пульте, и метеоусловия на экране, подвластные компьютерной программе, изменились. Кабину начало потряхивать, но Гущин, ничуть не смутившись, уверенно стал переключать разные датчики. Самолет, повинуясь его твердой руке, шел вперед. В ухе раздался голос Зинченко:

– Вы бы заняли триста шестидесятый эшелон, спокойнее будет.

Однако Гущин не ответил, продолжая вести самолет по-своему.

Зинченко обратился к нему уже с нажимом:

– Вы слышите?

Алексей, охваченный азартом, даже не обернулся и позволил себе своеволие:

– Вот будете пилотом – идите себе в триста шестидесятом!

После его манипуляций с датчиками на табло появилась цифра «410». Облачность за окнами рассеялась и ушла вниз.

Смирнов, изумленно присвистнув, обратился к членами комиссии:

– Сверху обходит, лихо!

Остальные согласно кивнули. Всем понравился этот маневр Алексея – неожиданный, нестандартный и даже дерзкий. Однако Зинченко не разделял всеобщего восторга. Он морщился, недовольный ответом Гущина – так ему, похоже, еще никто не отвечал. Он сжал челюсти и сквозь зубы произнес:

– Михал Палыч, добавьте нам немного…