Экипаж

Попова растерялась, отпрянула, но, постояв пару секунд, бросилась за гречанкой и, встав с другой стороны, стала помогать. Вместе они доволокли раненого до самолета, вместе и вошли в него, только Попова задержалась, пропустив гречанку. Она все оборачивалась и смотрела, смотрела в сторону гор, а по щекам ее неудержимо катились слезы…

Свен вел дрожащую от перенесенного и предстоящего ужаса Сесиль и что-то ласково говорил ей на ухо, а она жалобно отвечала ему на французском. Но вот и они исчезли за дверью самолета…

Ольга, видя, что почти все уже погрузились, беспомощно забегала по опустевшей площадке. Ей нужна была мужская помощь – самой втащить носилки с мужем в самолет ей было не под силу. Заметив ее ищущий взгляд, к ней подошли местные рабочие, одетые в спецовки. Несколько сильных рук подняли носилки и, не спрашивая, понесли, а Ольга бежала рядом и, утирая слезы, просила:

– Осторожнее! Осторожнее!

В одной руке она несла капельницу, тянущуюся к венам мужа, второй придерживала Сашу. И только когда носилки были аккуратно водружены на пол самолета, присела рядом и перевела дух.

Вика огляделась по сторонам. На перроне оставалась лишь женщина-врач да Зинченко с мужчиной из авиакомпании. Ну, за них-то она не переживала, а вот с врачом пришлось повозиться – та никак не хотела проходить в самолет.

– Боюсь… – шептала она, в страхе отступая от Вики. – Летать боюсь!

– Пойдемте, пойдемте! – уговаривала Вика и тянула за руку. – Все будет хорошо!

– Мне страшно, страшно! – тонким голосом закричала женщина.

– А здесь не страшно? – Вика выразительно обвела рукой пространство.

Врач повела взглядом, увидела сплошное зарево и, будто очнувшись, решительно прошагала в самолет. Следом почти вбегали оставшиеся пассажиры, создавая толчею.

Последним пробирался мужчина с камерой, которую по-прежнему держал в руке, не прерывая съемки. Чемодан на колесиках он толкал назад ногой. Так и вошел в самолет спиной, направив объектив на пылающие горы, на залитое огнем сердце острова – на последние мгновения его жизни.

Представитель авиакомпании, увидев, что вокруг наконец все опустело, обратился к Зинченко.

– Вам на грузовом летать приходилось?

Зинченко оторвал наконец пристывший к горной дороге взгляд.

– Ничего, – усмехнулся он с горечью. – Как говорит мой хороший знакомый, в самолете главное что? Главное – вовремя штурвал на себя. – Он помолчал, будто что-то вспоминая, и спросил, указывая на соседний самолет: – Вы тот дозаправили?

– Да, залили все, что можно, – подтвердил представитель авиакомпании.

Зинченко кивнул, глядя в одну точку, и проговорил, будто беседовал сам с собой:

– Ничего, этот упертый, справится… Я его знаю! – Он думал о Гущине. На него, на Алексея, была сейчас вся надежда у Леонида Саввича. – Если только они живы, конечно.

И, прервав свои размышления, бросил:

– Идите в самолет!

– Сейчас, – представитель авиакомпании кивнул и отошел, но направился не к самолету, а в сторону госпиталя, к которому уже подбирались извивающиеся на ветру языки пламени.

Собственно, самого госпиталя уже не было, а вокруг рушились остатки строений, фонарные столбы – лава текла буквально под ноги.

Представитель авиакомпании быстро нагнулся над телами погибших и откинул полог с одного из них. Несколько секунд он вглядывался в мертвое лицо жены, ясное и кроткое, будто на всю оставшуюся жизнь пытался запечатлеть в памяти ее черты, которых больше не увидит никто и никогда.

Потом резко задернул полог и пошел к самолету – неторопливо, размашисто. От его нервности, суетливости не осталось и следа. В дверях самолета он обернулся. На остатках госпиталя догорали оставленные тела…

Он стоял и смотрел – немолодой уже, одинокий и очень несчастный человек, плачущий от невыносимой боли. Взгляд его переплелся еще с одним – в сторону гор, утирая слезы, смотрела Попова.

Поднялся дверной шлюз. Самолет приготовился к отлету. Пилот Леонид Саввич Зинченко опустился в кресло. Он бросил взгляд в окно – в тотальном зареве маленьким оазисом стоял не тронутый огнем пассажирский самолет – оплот последней надежды Леонида Саввича.

Зинченко принялся сосредоточенно переключать тумблеры на панелях. Александра сидела рядом, делая все совершенно механически. Ее бесцветный взгляд был устремлен прямо перед собой.

В трюме усиливалась тряска, беженцы молча прислушивались к реву моторов. Ольга, Олег и Саша вцепились друг в друга. Одна женщина схватилась за сердце и постоянно причитала: «Господи, Господи…» Свен крепко прижимал к себе Сесиль, пассажир с чемоданом – свою видеокамеру.

Вдруг Зинченко изо всех сил потянул штурвал на себя. Пассажиры в трюме закричали от ужаса…

* * *

Андрей держал руль увязавшего все глубже и глубже микроавтобуса и прикидывал, можно ли спасти людей. Свою собственную участь он уже считал предрешенной.

– Все из машины, – негромко, но так, что все мгновенно притихли, проговорил он растрескавшимися губами.

– Я не поняла… – медленно произнесла юристка.