Экипаж

Тот молчал. Вслушивался в шумы эфира. Прозвучал голос Шестакова:

– Переключаю вас на Петропавловск. Не подведите.

Алексей глубоко вздохнул и повел самолет вниз. Повсюду виделись непрерывные вспышки молний.

Вика, блистая улыбкой, объясняла пассажирам, что во время посадки надо убрать острые и колющие предметы, снять очки, колени обмотать покрывалами, положить на колени голову, а руками прикрыть. Во время инструктажа Вику швыряло из стороны в сторону, она с трудом удерживалась на ногах – но улыбку держала. Валера напрягся: у отца опять проблемы? Гречанка тем временем была занята своими заботами, она в ужасе пыталась понять: как жить дальше? Без документов, без книжки? Час назад она была готова жить без чего угодно.

Андрей подошел к Вове и спросил:

– Ты в лося играть умеешь? Вот смотри: делай вот так! – и, сложив ладони у лба, показал, как положить голову на колени.

Мальчик кивнул. Андрей обернулся к Сереже и его сестренке.

– И вы тоже.

Дети повиновались. Пассажир с чемоданом снимал, выставив объектив камеры из-под покрывала. Крылов положил под язык вторую таблетку и обратился к соседке:

– Ничего. В шахте страшнее.

Пожалуй, это было его единственное утешение на все случаи жизни. «Господи, для чего же он работает в шахте? – подумала соседка. – Ведь это немыслимо – постоянно работать и бояться!»

Александра возвратилась в кабину, села на приставное кресло, пристегнулась. Гущин изо всех сил сжал штурвал, борясь с турбулентностью.

– Не вижу полосу!.. Где полоса? – взывал он, обращаясь к штабу.

Молния ударила в фюзеляж самолета. Датчики заморгали, послышался сигнал тревоги. Гущин посмотрел на табло.

– Неполадки в гидросистеме, – бросил он в микрофон.

Этого еще только не хватало! Как будто сзади сидел вредный инструктор Зинченко и добавлял пакостей! Но Зинченко сидел рядом, и совершенно не вредничал, а, напротив, изо всех сил пытался помочь. И некому было нажать на тумблер в программе, чтобы сменить условия…

Кабину начало раскачивать из стороны в сторону. Гущин пытался удержать баланс, повернул штурвал. Александра передала ему салфетку, он отер с лица струящийся на глаза пот.

– Андрея позови, – сказал ей Зинченко.

Тот возник на пороге почти мгновенно, с трудом удерживаясь на ногах от турбулентности.

– Кофейку мне. Быстро! И чтоб до краев, – попросил его Леонид Саввич.

Андрей, лихорадочно гремя чашками и, еле-еле сохраняя равновесие, налил кофе. Олег, Ольга и врач обалдело наблюдали со стороны – настолько несвоевременным казались им эти хлопоты. Андрей поставил чашку на блюдце и вбежал с ней, до краев полной черным кофе, в кабину. Зинченко жестом велел поставить чашку на панель перед Гущиным.

– Сажай по кофе! – приказал он Алексею. – Следи за линией.

Гущин кивнул. Он вел машину так, чтобы черная линия напитка оставалась в пределах чашки. Как только чуть-чуть выливалось за край, он выравнивал машину.

– Молодец, держись просветов в облачности, – подбодрил его Леонид Саввич.

Гущин кивнул. За ветровым стеклом висела сплошная облачность и виднелись вспышки молний.

– Не вижу полосу! – с досадой выкрикнул Гущин.

Андрей возвратился в вестибюль, усадил Вику в кресло, сел сам напротив. Улыбнулся бледной Вике и врачу, подмигнул Олегу. Олег посмотрел на Ольгу, которая, прижимая к себе Сашу, неотрывно глядела на мужа. А Вика смотрела на Андрея и думала, как же, должно быть, замечательно иметь такого мужа, который в любой ситуации сохраняет спокойствие, не орет, не сыплет упреками, а с улыбкой заботится. И отцом наверняка будет хорошим. Вот уж с кем дети точно будут счастливы!

Из темноты возникли очертания аэропорта и огни посадочной полосы.

– Есть полоса!.. – просветлел Алексей. – Иду на снижение!

Самолет, слепя фарами, двигался к аэропорту. Вдоль посадочной полосы, сверкая мигалками, выстроились пожарные и «Скорые». Гущин вел самолет прямо туда. Александра, закусив губу, наблюдала. Огненный контур посадочной полосы был все ближе. Кофе в чашке, стоявшей на панели управления, предательски подрагивал. Самолет сел на переднюю и левую основную стойки шасси. Шасси ударились о бетон.

Гущин пытался с помощью штурвала удержать самолет в горизонтальном положении. Чашка с кофе тряслась, но осталась на месте.

– Держи, держи, стажер, держи!!! – кричал Зинченко.

Самолет, балансируя, двигался по полосе. Послышался истошный визг тормозов. Основное шасси начало сыпать искрами и загорелось.

Гущин едва не потерял управление, но справился и продолжил торможение. Конец посадочной полосы был уже близко. Гущин из последних сил удержал машину в горизонтальном положении. Но по мере падения скорости самолет начинал заваливаться на правый бок. Чашка с кофе соскользнула с панели. Монитор с изображением пассажирского салона замигал и погас.

Самолет, сыпля искрами из-под горящего шасси и продолжая движение вперед, накренился и крылом чиркнул по бетону. Крыло откололось и спланировало на летное поле, взорвалось. Самолет развернуло на полосе. Подломились шасси – сначала переднее, затем основное левое. Левый двигатель сорвало и унесло прочь.