Экипаж

— Дополнительно запросите состояние раненых. Не нужна ли медицинская консультация…

Раздевшись до трусов, Валентин торопливо облачался во все теплое, что добыла Тамара: шерстяное белье, тренировочный костюм, свитер, пончо и красный женский комбинезон. Вид у него был довольно смешной, но Тамара — здесь, где ее не видели пассажиры, — не улыбалась. Она знала, что предстоит Ненарокову. А тот посмеивался:

— Космонавт Ненароков к выходу в космос готов.

Мрачный и молчаливый Игорь повесил ему через плечо джинсовую, вышитую букетиками сумку. Там был инструмент. Он помог Ненарокову надеть наушники, для надежности примотал их к голове бинтом, а на лбу тем же бинтом закрепил электрический фонарик. Потом обвязал Валентина вокруг пояса спасательным канатом и конец каната дал ему в руки:

— Держи.

Шлепнув Игоря на прощание перчаткой, Валентин протиснулся сквозь дыру в негерметичный отсек. А Скворцов остался у шпангоута. Не выдержав, Тамара сказала ему:

— Он полез, а ты здесь?

— Точно. Он полез, а я на подхвате, — со злобой ответил Игорь. — Умею устроиться. — И он надел наушники.

…Ненароков осматривался в полутемном закутке, скошенном, как каморка под лестницей. Потолком каморки был изгиб воздухозаборника, куда предстояло проникнуть Валентину. (Канал воздухозаборника — это широкая труба, через которую всасывается воздух для двигателя.)

— Ну как ты? — раздался в наушниках голос Тимченко.

— Пока нормально… Стою в хвостовом отсеке под двигателем.

…Штурман напряженно следил за курсом и высотой, ведь всего в ста метрах находился сопровождающий их «Ил-18». А Тимченко, ведя самолет, разговаривал с Ненароковым.

— Закрепи фал именно здесь, — советовал Тимченко. — Чтобы можно было втащить тебя обратно.

— Да не беспокойтесь, Андрей Васильевич, — ответил голос Ненарокова. Андрей Васильевич нахмурился.

— Повтори, как понял?

— Закрепить фал… Завязываю двойным узлом за такелажное ухо.

— Средний движок я выключил… Не торопись. Двигайся осторожно… Я буду и дальше уменьшать скорость, но меньше четырехсот не смогу. Так что ветер тебя потреплет, не обижайся.

…У гермошпангоута их разговор хмуро слушал Игорь Скворцов.

— Скворцов тебе не нужен? — спрашивал голос Тимченко.

— Пока нет…

…Светя себе фонариком, закреплённым на лбу, Валентин открыл замки люка воздухозаборника. Открыл все четыре, сообщил об этом в кабину и медленно, с трудом протиснулся в лючок.

И сразу ударил в лицо, завыл ледяной ветер. Валентин лежал в трубе с совершенно гладкими стенками. А надо было ползти по ней вперед и вверх.

С трудом достав из сумки отвертку и молоток, Валентин пробил в стене трубы две дырочки и продел сквозь них кусок проволоки. Получилась петля. В наушниках раздался голос командира:

— Валя! Почему молчишь? Что делаешь?

— Стремена делаю. Иначе не долезть. Скользко… Штук шесть придется делать.

— Только ты не молчи, дорогой. Говори каждое свое движение… И ты будешь лучше осмысливать, и мне спокойней…

…В салоне, среди пассажиров, нарастало беспокойство. К начальнику строителей, который лежал поперек трех кресел укрытый пледами и решал кроссворд в старом «Огоньке», явилась целая делегация — две женщины и мужчина. Мужчина начал:

— Сергей Николаевич! Почему нас не кормят? И вообще, почему ничего не объясняют? Мы имеем право знать!

— Объяснят, когда можно будет, — пожал плечами Сергей Николаевич. Лицо у него было серое, губы посинели от недостатка кислорода. — А пока я нашел себе занятие: мне после инфаркта нельзя волноваться. И вам не советую… Карты у вас есть? Взяли бы и сыграли.

— При чем тут карты?! — возмутился мужчина. — Ведь явно же происходит что-то! А от нас скрывают, как от маленьких! Чего они боятся? Я войну прошел… Чем так сидеть, мы могли бы помочь.

Сергей Николаевич усмехнулся.

— Да все равно они нам правды не скажут. Успокоят: маленькая неисправность, ничего серьезного… Вот давайте так и считать.

…С помощью проволочных стремян Ненароков забрался по воздухозаборнику наверх, почти к самому входу. Встречный поток трепал его, пихал обратно. То и дело Валентин ударялся подбородком или плечом о ледяной металл.

Вход в воздухозаборник круглый. Но сейчас его частично загораживал дюралевый лист — края задравшейся обшивки фюзеляжа.

Онемевшими от холода пальцами Валентин схватился за угол обшивки — и охнул от боли, выругался вполголоса.

— Что у тебя? — послышался встревоженный голос Тимченко.

— Ерунда. Руку поцарапал… Игорь, давай проволоку!

…Изнутри самолета, из салона, Игорь с помощью пассажира — того, который возмущался, почему им не говорят, что случилось, — пропихнул в дыру на потолке два длинных куска толстой прочной проволоки…

…В клочья изрезав перчатки о рваные края металла, Ненароков зацепил загнутый крючком конец вылезшей снизу проволоки за дырочку в листе дюраля. Затем подтянул к себе вторую проволоку и стал просовывать ее в другую дырочку от вылетевшей заклепки. Он снова резал руки о металл, но они так закоченели, что он уже не чувствовал боли. Шарф, прикрывавший его рот, заиндевел, стал белым и пушистым.