Экипаж. Лев. Лиссабонские любовники

— Не нужно на меня сердиться за то, что я не все тебе рассказала. Это из-за тебя. Я не хотела портить его образ в твоих глазах. Я боялась твоего отвращения. Ты мог сказать мне, что угодно. Я предпочла, чтобы ты верил, будто я внушала и разделяла большую любовь. Один раз я была готова рассказать. Но тогда ты сам не захотел.

— Припоминаю, — сказал Антуан.

Он чувствовал себя очень спокойно. Он больше ничего не боялся.

— Ну и вот… — сказала Кэтлин.

Она говорила холодно, внятно, словно это был финансовый отчет. Она платила.

— Я была влюблена (Антуан ничего не почувствовал). Как все девочки в этом возрасте были бы в него влюблены. Ни больше, ни меньше. Но сразу же, поверь, пришло отвращение. И ненависть… Да еще какая ненависть!..

Кэтлин посмотрела на фотографию мужа.

«Она говорит правду», — подумал Антуан.

И спросил, хотя ничто в нем не подтверждало внутреннего интереса к этому вопросу:

— Подонок?

— Сумасшедший извращенец, — сказала Кэтлин. — Худший из сумасшедших. В одной области. Но все время. И я была единственной, кто знал это. Кто страдал. Кто дрожал. Я так боялась, что вдруг и я тоже заражусь этим. Этим отвратительным безумием… Если ты хочешь, я тебе скажу…

— Нет, — сказал Антуан. — Сейчас меня это не интересует. Я все понимаю. И скалу… он, наверное, опять…

— Да. Ну и вот…

— Да.

Он зажег сигарету. Не для того, чтобы успокоить нервы. Он не нервничал. Просто ему захотелось покурить.

— Спасибо, — сказал он. — Я искренне тебе говорю. Это не легко рассказать. Благодарю тебя. Но все-таки жаль.

Он хотел погладить волосы Кэтлин, но потом подумал, что не стоит.

— Жаль, что тебе пришлось довольно долго и что…

Кэтлин захотела ответить. Антуан остановил ее нетерпеливым и одновременно усталым жестом.

— Я понимаю, — сказал он. — Это естественно: девочка… обычаи… семья… скандал…

Антуан покачал головой. У Кэтлин было такое впечатление, что он перестал видеть ее, что он вообще больше ничего не видит. И у него тоже было такое впечатление. Разве что белое пятно, очень белое пятно и зеленые точки.

Они стояли оба на обочине жизни, на берегу реки или какой-нибудь бездонной сточной канавы. Они не могли точно сказать. Они были очень уставшие.

— Все-таки жаль, — прошептал Антуан. — Я привык к другой картине. К картине большой любви и к тому, что ты убила из-за любви… Я не говорю, что мне это нравилось. Но это можно было хоть как-то принять. И мы как бы говорили на одном языке.

— А теперь? — спросила Кэтлин.

И она испугалась за свой голос.

— Все нужно начинать сначала, — сказал Антуан.

И он тоже испугался за свой голос.

— Даже не начинать сначала, — сказал он. — у этого больше нет начала. У этого больше нет конца. Это другой мир. Я захочу все знать. И я никогда не узнаю, что бы ты ни сказала, и даже если ты расскажешь все. Потому что это другой мир. И потом на тебе печать. Печать худшего… Со мной ты получаешь свое противоядие. Я раньше думал, что я для тебя что-то такое, на что соглашаются за неимением лучшего. И страдал от этого. Но это было не так трудно. Я предпочитаю быть дублером, чем медбратом. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

Кэтлин направилась к двери. Антуан взял ее за плечо, остановил, спросил:

— Куда ты направилась?

— К Льюису… Все ему рассказать.

Антуан отпустил плечо Кэтлин, подумал и в конце концов сказал:

— Нет, тогда получится, что он выиграл. Теперь я вижу его систему. Он играл от борта. Играл мной против тебя. Он использовал меня, как орудие. Так что нет. Не надо.

— Ты прав, — сказала Кэтлин.

— Твоя полиция, твое правосудие, цена, которую ты должна заплатить, — это я, — сказал Антуан.

Его лицо стало похоже на маску безжалостного отчаяния. Кэтлин долго вглядывалась в эту маску.

— Антуан, — сказала она тихо, — я пойду на террасу, взгляну в последний раз на Лиссабон.

— Иди, а то солнце садится.

— Ты помнишь слова Марии? Когда у тебя было счастье, больше уже не смеешь ничего просить у неба.

— Мария — это святая, — сказал Антуан рассеяно.

Кэтлин пошла по винтовой лестнице, которая вела на крышу.

— Тебе не кажется, Тонио, что уже пора? — спросила Мария.

— Что пора? — спросил Антуан.

Мария замахала своими короткими, изуродованными жиром руками.

— Святая Мария! Как накурено! — воскликнула она. — Ехать пора… Как накурено!

Она снова замахала руками.

Это движение вернуло Антуана к жизни. Его мысль быстро заработала.

Грузопассажирское судно… тайное свидание…

Чего же там Кэтлин ждет?

Она была наверху. Она прощалась с Лиссабоном.

Антуан снова вернулся к жизни и обрел нормальное восприятие.

Кэтлин и ее муж. Но уже не тот… Подонок, сумасшедший… Она столько страдала… Одинокая, затравленная. А он…

Антуан подумал, что у него сейчас выскочит из груди сердце.

— Мария, — сказал Антуан, — ты знаешь, Кэтлин так настрадалась.

— Это очень заметно, — сказала Мария.

— Я боюсь.

— Я тоже.

Она пощупала одежду Кэтлин у себя на груди.

— Я пойду за ней, — сказал Антуан.

— Правильно.

Когда Антуан вышел на крышу, он не увидел Кэтлин.

Он дошел до балюстрады, но на улицу не стал смотреть.

Между тем снизу слышался какой-то неясный шум.

Скала… цена… вся цена…