Экипажи готовить надо

Иван сел к столу, кастелянша вернулась с пустым блюдцем, поставила его на стол и села на кровать. Туго натянулся при этом цветастый домашний халат на ее бедрах.

- Я к вам насчет вашей дочери…

- Что она там опять? - кастелянша кокетливо поправила свои светлые волосы.

- Вы меня неправильно поняли. Я о другом. Она мучается, ваша дочь. Я не собираюсь учить вас жизни, а пришел потому, что мне страшно жаль вашу девочку. И меня возмущает, как человека возмущает ваша связь с… - Он кивнул на блюдце. - Дошло до того, что даже пионеры говорят вашей Люде об этом.

- Ах вон оно что! - руки ее беспокойно потянули халат на груди, и она слегка покраснела но на секунду-две, не больше. Вот уже вскинула голову и усмехнулась. Ивану стало неприятно оттого, что Мария Стюарт иногда так же вскидывает голову, что внешне она походит на мать.

- Сколько вам лет, интересно? - спросила его эта женщина. - Двадцать три?.. И вы что же, все еще… мальчик?

Жар бросился в голову. Иван почувствовал не то чтоб замешательство, нет, но было такое ощущение, будто под ногами исчезла земля…

- Простите, а какое это имеет…

- Да такое! - перебила она зло. - Что ничего еще вы в жизни-то не знаете! Не понимаете. Вот если бы вы были мужчиной, взрослым человеком, вы бы подумали, каково женщине одной? Нельзя ей, поняли, одной!

- А как же тогда жены… моряков, например? Полярников? Да как в войну, наконец, ждали по пять лет?

- А, бросьте вы! Не верю я… Все одинаковы! - с вызовом сказала кастелянша. - И не приводите мне примеры из кино, из книжек! Там одно, в жизни другое… - И, не давая ему рта раскрыть, наступала: - Это вы, такие, начитаетесь и лезете в учителя. Подумаешь, чистенький! Ну, ангел прямо!

- Да я и в жизни знаю, когда женщина одна. И всю себя отдает воспитанию, своим детям…

- Ну, а я вот не такая! - сощурилась она. - Не такая. Я жить хочу! И говорите обо мне что угодно!

- Живите на здоровье! - сердито сказал Иван. - Только чтобы другие от этого не страдали. А так, выходит, вы - не мать. Вы хоть понимаете, что калечите душу своей дочери? - Иван глотнул воздух. - Да если так… то надо отобрать ее у вас, вот что!

- Отобрать? Да ну? А я ее что, бью? Голодом морю? Не обуваю, не одеваю? На мороз выгоняю? Слава богу, живем не хуже других. Вы бы посмотрели, как другие живут… А у моей дочери, хотите знать, всё есть! Из последних сил тянусь… - Она вдруг всхлипнула, но тоже на секунду, как-то театрально всхлипнула, в следующий же миг лицо ее сделалось злым. - Отобрать? Ха-ха! Руки коротки. Нет такого закону!

- Закона, может, и действительно нет, - согласился Иван, - и всему этому про обуванье-одеванье я верю, но вы о душе ее подумайте!

- О душе, о душе! - вдруг выкрикнула Феня. - Поп нашелся!.. Не хочу я с тобой разговаривать! И знать ничего не хочу! Ничего такого нет, сплетни одни! Никто не докажет! И пошел ты…

- Хорошо, я пойду, - поднялся Иван, - но так и знайте, это был не последний разговор. Я не оставлю…

Прошел через душный склад, хлопнул дверью и жадно вдохнул чистый воздух. В голове было ощущение тупости, и злился он, пожалуй, больше на себя, чем на Пинигину. "Ни к черту получилось! Шел с намерением судить, громить и возмущаться, а вышло… По-слюнтяйски, в общем, вышло, что и говорить…"

Произошло это в пять часов вечера, а в восемь Ивана пригласил к себе начальник лагеря Василий Васильевич Князев.

Глава 43

"Одно к одному, - думал Иван, направляясь в кабинет начальника. - Этот даст по мозгам за ориентирование, да и поход вспомнит… Уж как есть всё припомнит до кучи!"

Зашел, сел, поставив стул у самого стола, поближе к Василию Васильевичу. Решил держаться тверже и настырнее.

Василий Васильевич закурил, затянулся, и прямая струя дыма устремилась вверх из крупного сочного рта.

- Я вас вот по какому вопросу… - глаза он прятал под выгоревшими густыми бровями. - С каких это пор вы стали вмешиваться в личную, повторяю - личную! - жизнь наших сотрудников?

"Нажаловалась".

- С тех пор, как…

- Я категорически, - перебил начальник, - запрещаю вам тер… тер… розиров, - он мотнул головой, - заниматься террором! Вы что себе позволяете? Вы, молодой человек, комсомолец, приходите к взрослой женщине и начинаете ее поучать, угрожать, понимаете! Это куда же годится? Я предупреждаю, что поставлю вопрос где нужно! - он снова затянулся дымом.

Глядя прямо в щетки бровей на случай, если из-под них появятся глаза, Иван заговорил наступательно и каким-то прокурорским, как он позже подумал, тоном:

 - Дело в том, что эта "личная жизнь" касается моей пионерки. До сегодняшнего дня я не вмешивался, хотя знал о вашей связи, ох, какой недостойной вашего положения здесь! А сегодня один из моих пионеров в отместку за свои мелкие обиды сказал Люде Пинигиной в глаза: "Твоя мать живет с начальником лагеря!" Каково девочке услышать такое? Для нее это был удар, который мог окончиться трагедией… Я нашел Пинигину в лесу в таком состоянии, что… только чурбан бы остался равнодушным!