Екклесиаст

Я чувствовал себя, словно птица, выпущенная в свободный полёт, только в каком-то безвоздушном пространстве. Как ни махай крыльями, а темнота не исчезает и не ощущается ничего вокруг, нет даже лёгкого движения воздуха или дыхания ветра. Здесь нельзя было угадать, куда ночной поезд несётся, откуда, в каких веках и измерениях делает остановки – неизвестно. Моё физическое тело ещё никуда не исчезло, не испарилось, а пульсация темноты – это пока единственное проявление жизни в мёртвой зоне мёртвого пространства. Любопытно, что вместе с исчезновением чувства пространства исчезло и чувство времени. На возвращение потоков времени оставалась единственная надежда – моё физическое тело пока никуда не исчезло! Вот тут самое время подумать: что же в человеческом мире первично, что оставляет не умирающую надежду – физическое материальное тело или же идеологическое сознание?

Всё-таки, если конца не ожидается, значит, что-то обязательно будет ещё. Может, придётся ждать, когда кончится похмельный синдром испитой из чаши Тиласиновой крови? Оставалось верить, что всё проходит, всё течёт, всё изменяется – пройдёт и это. От соломоновой мудрости тоже никуда не денешься. Наконец тьма принялась принимать окраску сумеречного тумана и реально проявляющихся как изображение на фотографии предметов, имеющих материальную твёрдость.

Пора реально сматываться отсюда, поскольку зависшее состояние между завтра и вчера не сулило ничего хорошего. Но в этот раз господин граф не сказал никакого пароля для возвращения. Что же делать? Может, снова попробовать прочитать Иисусову молитву? Я закрыл глаза и вспомнил, вернее, попытался вспомнить нашу мистическую мегалитическую молельню.

Глава 5

Тут же энергетическая петля захлестнула мои ноги, и через секунду я оказался распростёртым на полу перед треугольным алтарём. Покряхтывая, цепляясь за выпуклую грань мраморного жертвенника, я поднялся. По ту сторону, ухмыляясь, как ни в чём не бывало, стоял Сен-Жермен.

– Возвращать из бывшего небытия можно, только зачем же мордой лица – и об пол! – по привычке проворчал я, сознательно избегая этикетных словоизлияний, поскольку граф чем дальше, тем больше показывал себя с не лучшей стороны. А это оставляло в душе кислый привкус досады.

– «Не дозволяй устам твоим вводить в грех плоть твою, и не говори перед Ангелом Божьим: „это – ошибка!“. Для чего тебе делать, чтобы Бог прогневался на слово твоё и разрушил дело рук твоих? Ибо во множестве совпадений, как и во множестве слов, много суеты; но ты бойся Бога».

– Екклесиаст? – догадался я.

– Ага. И ему точно надлежит стать твоим душеприказчиком, мой юный друг, – любезно сообщил Сен-Жермен.

– Что ж так сразу? Я ещё никакого согласия не давал, даже не предполагал превращаться в Троемудрого Проповедника.

– Иногда, любезный, человеческого согласия не надобно, – возразил граф. – Так было, так будет во все века. Ведь известна народная пословица: «Сапожник без сапог». Откуда это? Просто из разрушительной силы искусства. А чтобы зазря не погибнуть, то есть не остаться без сапог, без мысли и без времени, придётся принять бессмертие.

– Весь вопрос – нужно ли оно? – продолжал сопротивляться я. – И, если нужно, то кому персонально?

– Вам? Вам, конечно же, не нужно, мой юный друг, – продолжил Сен-Жермен. – Даже незачем. Зачем вам, человеку творческому, то есть творцу, какое-то там дурацкое бессмертие?! Лишняя головная боль или же наказание грешной души неизвестно за что, но без возможности покаяться! А вот для той причины, ради которой вы в этот необычный для вас мир мир пожаловали, очень и очень необходимо. Любой из вашего родословного клана от этого не уклоняется, Божий крест тащит. Смекаешь? Впрочем, что это я вас уговариваю. Вам решать. Ваш выбор.

– Вот именно, – чуть не замурлыкал я, довольный хотя бы тем, что ни под чью дудочку выплясывать не придётся. – Я ещё никому не давал согласия! А ваша словесная эклектика наводит на мысль, что в своих сомнениях, может быть, я не совсем прав, но не далёк от истины.

– О да, о да, о да, – ухмыльнулся граф. – А что скажете о предоставленных вам безвозмездных путешествиях по удивительным странам, временам и континентам? Небось, всё в диковинку?

– О да, о да, о да, – передразнил я собеседника. – Особенно понравилась вдова Алистера Кроули. Она, конечно, не Венера, но что-то венерическое в ней точно угадывается. Ещё чуть-чуть, и она прекрасно справится с новой мировой революцией, но только сексуальной или же, на худой конец, эротической. А ещё бесподобен вождь всех вожделенных вождей – Ильич I.

– Были и другие?

– Конечно. В России за всю её коммунистическую историю набралось много Ильичей, – доверительно сообщил я. – Например, за Ильичём I – Лениным-Бланком следует вплотную Ильич II – Брежнев и приставший к ним Ильич III, то есть председательствующий демократ Травкин.

– Надо же, сколько их! – удивился граф. – и все угробили жизнь на управление государством? Но вас-то, скорее всего, предмет медитации Ульянова-Бланка на черепе мертвеца поразил, а?

– Поразил, – не стал запираться я.