Эклипсис

– Кстати, что значит «ана бахабэк»? – спохватился степняк.

– Э-э-э… клевая задница, если прилично, – бросил фарри с самым похабным выражением лица.

В сопровождении Хатталя Итильдин с Кинтаро полдня прослонялись по башне, открывая все двери и заглядывая в замочные скважины, если двери не открывались. У них была смутная надежда, что где-нибудь за секретной дверью найдется четвертый Альва, настоящий до мозга костей. Если секретные двери имелись, то были слишком хорошо запрятаны. Кроме нескольких слуг, поваров, садовника в зимнем саду и двух вальяжных белоснежных кошек, они не встретили ни единой живой души. Еще полдня они потратили на треп с кавалерами Ахайре, старательно пытаясь понять, к кому их тянет больше, кто вызывает отклик в душе, ощущение близости, сердечную склонность. Однако чувства их до крайности были отравлены недоверием, и подозрения до такой степени разъедали душу, что общение стало тягостным.

Зато с Хатталем час от часу становилось все легче. Его грубость уравновешивалась откровенностью, развязность – веселым нравом, навязчивость – искренним желанием услужить.

– Подлизываешься? – сумрачно сказал степняк, когда фарри полез разминать ему спину.

– Ляг и не бухти, – огрызнулся Хатталь, железной рукой прижимая его к кровати. Правда, сам забухтел себе под нос, массируя могучие плечи вождя: – Вот человек, нет чтобы спасибо сказать. От своих-то, небось, ни разу не дождался.

– Я их для другого использую.

– Хорошая мысль. – Руки Хатталя спустились ниже.

Напряженные мышцы будто плавились под ладонями фарри, Кинтаро чувствовал, как превращается в податливый воск. Он поймал запястье Хатталя и потянул его на себя.

Итильдина влекло к ним, как иголку к магниту. Собственные желания смущали его. Он легко мог бы отдаться Хатталю, и судя по стонам Кинтаро, это будет очень даже приятно. Перед собой можно оправдаться тем, что секс ослабляет самоконтроль парня, делает его более уязвимым. Но у него есть возлюбленный; единственный раз, когда Итильдин чуть не изменил Альве, закончился очень, очень плохо. Впрочем, по строгим эльфийским канонам, вчерашний день уже считается изменой, когда он так бесстыдно получал удовольствие на глазах у Хатталя.

Проблема в том, что он сам хотел. Коснуться этих губ, этой темной кожи, тугих косичек, ощутить эти сильные руки на своих бедрах. «Развратная тварь, как ты можешь желать кого-то, кроме Лиэлле и Таро?» – сказал он себе, отворачиваясь от того, что творилось в постели. Но голый Хатталь обнял его со спины, и думать эльф перестал.

Когда они снова лежали втроем под медвежьей шкурой, Итильдин вдруг сказал:

– Ты плакал, когда нашел нас в снегу. Почему?

Фарри помолчал и сказал со вздохом:

– Позавидовал вашему рыжему. Вы бы ради него и по горящим угольям прошли.

– Прошли бы, – охотно согласился Кинтаро. – Эльф не обожжется, а у меня все заживет в момент.

– Капризный аристократ. Он вас не заслужил. Ну что в нем есть, кроме красивой мордашки?

– Еще задница очень ничего, и ноги, – серьезно сказал Итильдин, хотя в глазах у него плясали озорные бесенята.

Хатталь фыркнул:

– Не думал, что у Древних есть чувство юмора.

– У Древних есть еще мужик, который может больно вдарить, – мрачно пробурчал Кинтаро, не делая, впрочем, угрожающих жестов.

– Да что я, вру, что ли? Как есть, капризный, как девка.

– Капризный… – мечтательно протянул эльф, погружаясь в воспоминания, как в нагретую солнцем воду. – Избалованный, циничный, надменный…

– Упрямый, ехидный, стервозный, – подхватил Кинтаро с тем же блаженным выражением. – Горячий, рыженький, сладкий…

– Нежный, ласковый, страстный…

– Образованный, остроумный, изящный…

– Доверчивый, светлый, сердечный…

– Вот доверчивый – это в точку, – вставил Хатталь. – Нет ума – считай, калека. Каким надо быть идиотом, чтобы пойти на договор с Мастером Иллюзий!

– Так в чем заключался договор? – не выдержал Кинтаро.

И Хатталь рассказал, почему б не рассказать.