Эклиптика

– Это все моя красота. Она так ослепляет, что люди не в силах разглядеть за ней недюжинный интеллект.

– Ну разумеется!

Я послала ему воздушный поцелуй.

Куикмен с интересом включился в беседу. Отложив вилку, он пытливо взглянул на Тифа и спросил:

– Doko de nihongo wo narattandai?

Петтифер задумчиво кивнул.

– Nihon de shibaraku hatarakimashita.

– Dakuhosu dana.

– Chigauyo. Futotta buta dayo.

– Sodana![13]

Было странно слушать, как знакомые люди говорят на незнакомом языке.

– Ну все, решено, – сказала я. – Вы оба ему поможете.

Куикмен вонзил вилку в карныярык.

– Сначала пусть вернет зажигалку.

– Предложи ему сделку.

– Отец умер, сжимая ее в руке. Нельзя было ее ставить.

– Ты всегда можешь ее отыграть.

– И отыграю. Сперва только подшлифую стратегию.

– Эй, ребят. Вы только посмотрите, – сказал Петтифер, указывая на линию раздачи. – Мак снова разговаривает с этими проходными. Надо ее спасать. (Маккинни беседовала с Глаком – не такая уж беда, если бы рядом не вертелся противный испанец.) Мне кажется или она отлично проводит время?

И правда: Мак смеялась. И не привычным сухим смехом, а чудесным, заливистым хохотом, какого мы не слышали уже давно. Я была рада, что она воспрянула духом, даже несмотря на эти ее расшаркивания перед краткосрочниками.

– Ну и ну, – сказал Куикмен. – Куда мы катимся…

Несколько минут спустя, все еще с легким румянцем, Мак подошла к нашему столу. Она села, и из носа у нее вырвалось облачко остаточного смеха.

– Господи, это было уморительно, – сказала она. – Вы знали, что Линдо мастер пародий? Давно я так не смеялась.

– Мы даже отсюда слышали, как ты гогочешь, – сказал Куикмен.

– А кто такой Линдо? – спросил Петтифер со своим фирменным смешком.

– Испанец. Он вообще-то душка. Рано мы его списали со счетов.

– А знаешь, ты права, – сказал Куикмен. – Мы ведь давно искали хорошего комедианта.

– Хочешь дуться? Пожалуйста. – Она поправила очки на носу. – Видел бы ты его пародию на тебя.

– Не сомневаюсь, что она чудо как субверсивна.

Мак фыркнула. Она сидела на стуле боком, будто еще не решила, останется ли за нашим столом.

– Нелл, ты просто обязана увидеть его Куикмена. Как он бормочет со сжатыми губами, будто у него трубка во рту! Просто гениально!

В горле у нее снова забулькали пузырьки смеха.

– Здорово, – глухо отозвалась я.

– Да что с вами такое? Расслабиться не пробовали? Перестаньте уже быть такими циниками, глядишь, и полегчает.

Она встала и потянулась к тарелке Куикмена за кусочком хлеба.

– Возьми себе сама, – сказал он, отодвигая тарелку.

Мак в задумчивости помедлила в конце стола.

– А знаете, Линдо скоро уезжает. Он почти закончил сборник.

– Какой молодец, – ответил Кью. – Недолго же он тут пробыл.

– Он сказал, что устроит чтения. Давайте сходим? Приятно для разнообразия послушать что-нибудь законченное.

– Нет уж, благодарю. – Куикмен отложил вилку. – Плохая поэзия – это еще куда ни шло, но плохая поэзия на испанском? Такого я не вынесу.

– Легко критиковать других, когда твоя лучшая работа позади, – сказала Мак.

Куикмен уместно оскорбился, но на провокацию не поддался. Только извлек трубку из пиджака и, постучав ей о стол, сунул в рот.

– Что она делает? – шепнул мне на ухо Петтифер.

– Не знаю, – шепнула я в ответ, хотя мне все было ясно: Мак сжигала мосты.

Она хотела, чтобы мы на нее обиделись, тогда расставание не будет таким тяжелым. Если до отъезда она будет общаться с краткосрочниками вроде Линдо и Глака, то забудет их, едва ступив на большую землю, но нас, старожилов, из года в год деливших с ней кров, вычеркнуть из памяти будет нелегко. Она ампутирует нас, одного за другим, начиная с Куикмена, потому что он приехал последним и его, как тонкий хрящик, отрубить легче всего. Следующий на очереди Петтифер, а потом я. Я решила вмешаться, пока до этого не дошло.

– Надо отдать тебе должное, Мак, сцены придумывать ты умеешь.

Она гневно уставилась на меня:

– А?

– Сразу видно, драма у тебя в крови. – Я достала из кармана юбки сложенные листы и помахала ими.

– А, ты об этом… – сказала Мак.

– О чем же еще?

– Давай выйдем на минутку. Здесь слишком шумно.

– Да, так будет лучше для всех.

Мы вышли на лестничную площадку. Гул голосов стих до неясного бормотания. В небе, в рамке большого окна, виден был ноготок луны, над деревьями сгущалась тьма. Маккинни включила лампу и облокотилась о перила.

– Ты прости, что я так завелась, – сказала она. – Кью бывает жутко заносчивым.

– Удивительно, как ты раньше не замечала.

Она вздохнула и, не снимая очков, потерла глаза.

– Ну, выкладывай. Все плохо, да?

Я протянула ей рукопись.

– Во-первых, Уилла, твоя художница, кого-то мне напоминает. Никак не пойму кого…

– Это не случайность, – пожала плечами Мак.

– Хорошо. Я рада, что мне не почудилось. Люди постоянно видели себя в моих картинах, а мне не хотелось их расстраивать. – Я положила руку ей на плечо. – Но главное, герои вышли очень настоящими. Ты даже не представляешь, как я их понимаю. Ты поэтому хотела, чтобы я прочла эту сцену?

Мак просияла.

– Ты серьезно?