Эклиптика

– Но теперь у вас есть имя. Элспет. Видите – теперь вы человек, как я и они. Вы такая же, как все. – Он извлек из папки прозрачный вкладыш. Нижний угол оттягивали мои жетоны. Рядом виднелся мятый конверт. Он протянул мне вкладыш, чтобы я получше его разглядела. – Этого я им не показывал. Но, возможно, придется, если будут затронуты мои интересы.

Это было письмо Маккинни. Оно сильно пострадало от воды. Ее наклонного почерка на конверте не было. Одни машинописные слова, поблекшие и расплывшиеся:

Собственность Портмантла

Просьба вернуть (за вознаграждение)

– Откуда у вас это?

– Нашел в вашем кармане. Вам повезло, что оно не попало в руки полиции.

Я притихла. Зачем Мак давать мне не то письмо? Должно быть, в спешке она перепутала конверты.

– Знаете, я уже лечил здесь таких, как вы, – продолжал доктор. – Когда в большом доме кто-то болеет, его привозят ко мне. Меня это не очень устраивает. Мне не нравятся люди из большого дома и их друзья-полицейские. Но я врач и не могу отказывать тем, кому нужна моя помощь. И возможно, вы этого не знаете, но во флоте не делают много денег. – С легкой усмешкой он убрал конверт в папку. – Я могу показать письмо полицейским, и мы разделим награду. Им это нравится. Брать деньги без лишних вопросов. Мы все купим себе по большому дому. На будущее, когда выйдем на пенсию.

Он вернул папку на место и двинулся к выходу. Взявшись за дверную ручку, помедлил.

– Но корабли всегда нравились мне больше, чем дома. Я человек флота. Нет разницы, что скажет полиция. – Он резко повернулся: – Катетер вынуть легко, я вам покажу. Думаю, вы сможете стоять на ногах. – В его голосе звучало сострадание, взгляд был искренним. – Знаете, иногда здесь случаются странные вещи. Курсанты не любят быть в больничном крыле. Они любят быть на воздухе, с друзьями. А замков на дверях нет, так что мне их не удержать. – Он отсоединил трубку от катетера у меня на сгибе руки. – Да, они спускаются по лестнице и выходят за ворота. Никто не пытается их остановить. Безобразие.

Он вынул катетер из вены, промокнул капельку крови ватным тампоном и выбросил катетер с ватой в мусорное ведро.

– Спасибо, – сказала я.

Он сделал вид, будто меня не слышал.

– Я дал вам кодеин от боли в ключице. Дальше вам придется полагаться только на себя. Удачи.

Он вышел и закрыл за собой дверь – она действительно не запиралась. Беззвучно зашагал по коридору. Я слезла с каталки. Пол покачнулся. Я ощущала сдавленность в груди. Только бы добраться до пляжа, думала я. Только бы найти холст на берегу. Только бы сесть на паром. Только бы доплыть до большой земли. Только бы доехать до дома. Я достала с полки папку и забрала свои жетоны.

Цепляясь за стены, я шла мимо изображений курсантов в рамках. Правая рука висела на перевязи, и все равно с каждым шагом я морщилась от боли. Указателей в коридоре не было, но слева показалась стальная дверь. Я бросилась к ней и, сбежав по бетонным ступеням, вырвалась на улицу. На плацу стояли мальчишки в синей форме. Когда я пробегала мимо, они повернули головы. Зашептались, косясь на меня. Пятеро. Курильщики. Юные моряки, у которых нет других развлечений, кроме как подымить да поглазеть на раненых женщин. За их спинами тянулось длинное белое здание со множеством окон. Я чувствовала морской запах, но моря не видела. В небе беспокойно кружили чайки.

Я не останавливалась.

До ворот еще двадцать-тридцать ярдов. В деревянной будке в полном облачении нес караул курсант постарше. Шлагбаум был опущен, но, если потребуется, я его перепрыгну. Я не сомневалась, что у меня получится. Я бежала, гася боль, закупоривая ее. Во мне пробудилась надежда. Караульный пропустит меня, я это знала. Но мальчишки дразнились, кричали мне вслед: “Allez! Allez! ”[61] Когда я обернулась, их уже не было. На плацу стояли машины. Рядами. Я замедлила шаг.

Караульный вышел из будки и уже поднимал шлагбаум. Он махал рукой в перчатке, чтобы я поторопилась. Но крики у меня за спиной становились все громче, гуще. Они доносились откуда-то с неба. “Элли! – слышала я. – Элли!”

Куда бы ты ни направлялась, говорила мне Мак, не останавливайся. Я и не собиралась.

Но тут я увидела знак, привинченный к шлагбауму, – медленно поднимаясь, он описывал в небе дугу. Стоянка запрещена? Посторонним вход воспрещен? Нет, что-то другое. Пунктирные линии стали резче, очертания – четче.

Я остановилась.

Дневной свет как будто приглушили.

Крики не смолкали:

– Элли! Элли!

Я подняла голову. На крыше никого не было. Лишь ряд закоптелых труб. Металлический каркас лебедки. Но фасад был уже не ярким, а серым. В лицо мне брызгал незнакомый мелкий дождик.

– Элли, стой на месте! Не двигайся ни на дюйм! Я сейчас спущусь!

И тут я его увидела. Он размахивал руками в окне верхнего этажа.

Форменный зануда.

Виктор Йеил, дом сорок шесть по Харли-стрит, Лондон.

Должно быть, оператор его нашла.

Четвертая из четырех. Ясность

1