— Э-э-э-э… вот такие дела товарищ Ангел, гхм, или как Вас, — Брежнев обращается уже ко мне. — Ну хорошо хоть в Институт не отправили, есть у нас один такой… где собак ножами режут… Вы, кстати, полностью контролируете, гхм, Мишины рецепторы, когда в нем?
— Нет, Леонид Ильич, Миша сейчас все видит и слышит, — мотаю я головой, уже немного обалдевший от такого приема.
И тут до меня доходит, что я у них, считай, в плену! Сотворят что-нибудь с Мишей, и не будет меня взрослого. Ни меня, ни моей любимой семьи, ни моих книг и изобретений… Я аж вспотел от чувства опасности! Признание, что я не Ангел, а взрослый Миша, запросто может стать для нас с ним смертельным. А вдруг не договоримся… и вместо собак будут резать его⁈ Миша теперь их заложник. Навсегда⁈
— А ты, Миша, взрослые разговоры слушай и вникай, — продолжает Брежнев, — К тебе доверие и на тебя надежда. Я тоже из тебя, кхм, Министра хочу сделать. Потому и домой пригласил и с семьёй познакомил. Но Министром, кхм, ты станешь позже, мал еще, тебе еще учиться и учиться. Ты, кстати, Ангела слушай, он, кхм, плохому не научит. По делу мы с ним чуть позже, кхм, поговорим. А у тебя же, Миша, сегодня День Рождения⁈ Вот давайте, кхм, его и отпразднуем. И подарки вручим. Как говорится, всем сестрам по серьгам… Но, получается, кхм, не только у тебя, Миша, сегодня День рождения и подарки… а у нас у всех, кхм, и у твоих родителей тоже, — обращается к Суслову. — Как Секретарь ЦК КПСС, огласите, кхм, кадровые решения Политбюро ЦК, Михаил Андреевич.
Суслов встает, открывает красную папку и торжественно возглашает:
— Товарища Филатова Евгения Константиновича, внести в безальтернативный список для голосования на ближайшем Пленуме ЦК по выборам на должность Секретаря ЦК по Экологии с переездом в город Москва. Должностная инструкция будет утверждена по избранию.
— Товарищ Лазарев Антон Геннадьевич рекомендуется к занятию вакантной должности Начальника Областного управления КГБ СССР с присвоением ему воинского звания генерал-майор. Через год… Юрий Владимирович, прошу оформить соответствующие документы.
— Политбюро также ходатайствует перед Минфином СССР о применении специального коэффициента «два» к начислению персональной пенсии союзного значения товарищу Пичугину Ивану Поликарповичу. За особые заслуги перед Партией!
На вновь назначенных именинников смотреть очень приятно, хотя они в одних простынях. Исполненное ими хором «Служим Советскому Союзу!» звучит мощно и искренне. Всем троим пожаты руки. Они обняты, трижды поцелованы в губы и теперь сидят обалдевшие, растроганные и счастливые.
— Так, Евгений, кхм, Константинович, — обращается к Филатову Брежнев, — Вот ты сейчас уедешь в Москву, в ЦК, а кто же на месте обеспечит выделение семье Миши земли и матфонды на строительство Дома? Кстати, я видел в отчете проект этого Дома, очень понравился, пришлю к тебе Посохина, пусть переймет, построим на Рублевке поселок для работников ЦК, пусть люди порадуются. Я бы и сам, гхм, в таком Доме пожил, — улыбается.
— Даже не переживайте, Леонид Ильич, — вскакивает с места Филатов. — Это вопрос уже решенный и носит чисто технический характер. Всё сделают! У меня в Области остается достаточно информаторов и если что-то будет не так… — хмурится и сжимает кулаки, — В общем, решим…
— Это хорошо, гхм, что решим, — продолжает Брежнев, — А то я слышал у вас там какой-то вор все решает? — Филатов внутренне сжимается и смотрит на Лазарева.
— Уже не решает, Леонид Ильич, — опять вскакивает с места без пяти минут генерал-майор и, вставая в стойку «смирно», чётко докладывает, — Вчера, приговор городского суда в отношении гражданина Грабовского Юрия Сильвестрововича, 1914 г. р., с воровской кличкой «Юра Салехардский», приведен в исполнение. Высшая мера социальной защиты общества — расстрел.
— Крутеньки вы там, гхм, у себя на расправу, — реагирует Брежнев на доклад пока ещё полковника, — Но, так держать, молодцы! Никогда криминал не будет что-то решать в нашей Стране! Это наша Страна и мы будем её, кхм… доить… в смысле, оберегать и развивать!
И опять, трехголосый хор «Служим Советскому Союзу!» Тренировались, что ли? Потом всех, кроме меня и Брежнева, приглашают в парилку и я понимаю… дело дошло до меня.
СЮЖЕТ 10.2
1975. Москва, Заречье.
Беседуем мы с Леонидом Ильичем наедине, усевшись в плетеные кресла на другом конце бассейна. Если, конечно, это было можно назвать беседой, так как говорит, в основном, он.
— Понимаешь, гхм, Ангел, — начинает разговор Брежнев, — Ничего что, гхм, на «ты»?
Я киваю, мол, ничего.
— Награды твоим землякам, они все такие, гхм, заслуженные. Они привезли мне Скрепу, гхм, и тебя. Вовремя увидели, разобрались что к чему и, гхм, очень вовремя привезли. Не положено, конечно, людям, кхм, их уровня, Генеральному секретарю докладывать, но, тут случай особый. Вот… и даже к себе в баню их пригласил, что для них, кхм, само по себе награда, да ещё какая. Высшая степень! Представляешь, как они, кхм, друзьям у себя расскажут:
«А, мы тут, с Леонидом Ильичем, когда, кхм, в баньке у него парились…»