Эколог в СССР. Весна 1975

Хорошо, что в своё время я закончил курсы по PhotoShop, поэтому, всё сделал сам, без помощников. На одной стандартной микропленке шириной 16 мм и длиной 65 см, фотоаппарат «Киев-30» делает 30 кадров. Вот, по 30 фотографий я и сделал всем троим, а на катушках написал красным импортным фломастером, выпрошенным у Вайсберга, который приобрёл импортные фломастеры в магазине «Березка» на чеки: «Брежнев», «Суслов» и «Андропов». Люди полковника Лазарева отработали скоро и безупречно, пленки из-за портрета Ленина изъяли, проявили, отпечатали, засекретили, и доставили в Москву адресатам.

* * *

Проще всего было с пленкой для Брежнева. Его самого и его семьи в Интернете много и редактирования фотографий почти не потребовалось.

Вот, он сам. В гробу. С расстояния. Крупно. Понесли. Уронили!

Вот, дочь Галина. Пьяная. Крупно. Скачет на столе и задирает юбку перед какими-то гопниками. В психушке. В гробу. Крупно. Вот, жена Виктория Петровна. В гробу.

Двойная могила — жена с дочерью Галиной (даты смерти затёр).

Вот, зять Юрий Чурбанов. В наручниках. В тюремной робе. В гробу. Могила (дату смерти затер).

Вот, любимая правнучка Виктория. Пьяная. Лысая. Голая. В психушке. В гробу.

Вот, сын Юрий. В гробу.

Вот, внук Андрей. В гробу.

Вот, фронтовой друг Николай Щелоков. С простреленной головой. В гробу.

Вот, его жена, Светлана. Тоже, самоубийство. В гробу.

И на добивку — виды горящего Манежа и взорванного дома на Каширке.

* * *

С семьёй Сусловых пришлось повозиться.

Вот, сам Михаил Андреевич. В гробу. Крупно. Понесли.

Он был вдовцом к тому времени, и его жену я не нашел.

А вот, пока уложил по гробам его сына Револия и дочь Майю, предварительно сделав из них маргиналов с выбитыми зубами, умучался. Но, в конце концов, справился.

* * *

С Андроповыми было чуть попроще. Вот, он сам. В гробу. Близко. Понесли.

Вот, преданная им первая жена Нина. В гробу.

Вот, вторая жена, сумасшедшая наркоманка Татьяна. Близко. В гробу.

Вот, сын Владимир, осужден, пьяница, умер в 35 лет, брошенный в больнице. В гробу.

Вот, сын Юрий. В гробу.

На добивку — сброс памятника Дзержинскому на Лубянке с разных ракурсов. Висящая, а после выломанная мемориальная доска Андропову на Кутузовском пр., 26.

* * *

Миша кашлянул, помахал рукою и аудиенция началась.

— Ну, кхм, здравствуй…-те, Ангел! — Брежнев подошёл к Мише и прищурившись, заглянул в его глаза, как будто хотел в них разглядеть что-то такое… необычное.

— Простите, Леонид Ильич, но здоровья ни Вам, ни Вашей семье, пожелать уже не могу. Сами видите, решение принято. На самом верху! Могу сказать, «Салют» или «Привет», как Вам лучше?

— Ну ладно меня, кхм, а их то, моих… за что? У нас, кхм, сын за отца не отвечает, Сталин ещё, кхм, сказал! — восклицает Брежнев, показывая на фотографии своей семьи в гробах.

— Грехи отцов! Это у Вас не отвечают, а у нас… отвечают по полной, родовое проклятие, называется. Да, скоро всё сами узнаете. Чего, звали-то? И где остальные, Михаил Андреевич, Юрий Владимирович? — спрашиваю я.

— Умер Суслов, кхм, вчера ещё. Утром принесли ему, кхм, пакет с фотографиями, посмотрел он их, рванул, кхм, ворот на рубахе и упал. Не довезли до ЦКБ, в «Скорой» отошёл, обширный инфаркт, врачи говорят. А Юру, довезли, он в ЦКБ сейчас, но, почки у него, не знаю, выйдет ли? А я, вот… Вас жду, поговорить…

— Обоих встречу! — холодно сообщаю я, — Специально туда схожу, попрошу этих, кто из-под хвостов выкусывает, чтобы для них котлы побольше приготовили и масла на сковороды не экономили. И «цик с гвоздями»… для обоих, навечно! Ишь, ребёнка пытать вздумали! За деньги для людоедов!

— Я, кхм, не вздумывал! — волнуется Брежнев, — Наоборот, запретил им, Вы же сами, кхм, видите, что ни один волос с мальчика не упал и кормили его, кхм, хорошо. Хорошо же? Скажи, кхм, Миша!

Миша важно кивает, мол, да, кормили хорошо.

— И родителей его, кхм, не тронули. Я приказал.

— А вот, за это… Вам, Леонид Ильич, скощуха вышла, о чем и сообщаю. — сообщаю я, — Велели отсрочку Вам определить… на сколько, как уж сам решу.

— 20 лет!!! — тут же требует Брежнев, — Ну, хотя бы, кхм, 15! На войне был, кхм, смерти не боялся, ну почти… а сейчас, ну, так жить, кхм, хочется!

— Ну, хорошо! Даю половину. Дату Вам определяю 10 ноября 1982 года, через семь лет. Уже, тогда, точно и изменению не подлежит. И ещё, три Звезды Героя… в придачу. Всего, четыре. И ещё, три ордена Ленина. Всего, восемь. И погоны Маршала Советского Союза. И еще… орденов и медалей, по мелочи, много… для Вас не жалко. Годится⁈ Тогда, что, по рукам⁈ — протягиваю Брежневу ладонь для скрепления сделки.

— Добро! — уже улыбаясь, отвечает Брежнев по-морскому, — Годится, кхм, по рукам! — бьет своей ладонью мою. — Прямо завтра, кхм, в отставку, хоть поживу как человек.

За семь лет, кхм, я еще ого-го сколько кабанов, кхм, настреляю. И на рыбалочку! В Завидово. На зорьку, кхм, на леща. Как хорошо!