Эколог в СССР. Весна 1975

А тут, вообще ХАЛЯВА! Да кто же устоит⁈ Коммунист-не коммунист, капиталист-не капиталист, один хрен, только вид, сбоку! Поэтому, всё я сделал правильно, тщательно подготовившись к возможному негативному раскладу. А что, единственное, может отвадить человека от денег? Правильно, это СМЕРТЬ!

Нет, я не собираюсь убивать своих нерадивых партнёров, ибо, сказано:

«Любое начальство от Бога», — какое уж есть…

СЮЖЕТ 21/3

1975. Подмосковье

КЛАЦ!

Белое всё… Свет неяркий, но, тоже белый. Потолок, стены, кушетка, стул, тумбочка, двери с глазком, в углу унитаз. Окон нет. Миша сидит на кушетке, перед ним на тумбочке чистый лист ватмана, линейка и карандаш. Ему скучно и он клюёт носом, видимо, немного прикемарил.

«Ну, привет, мой дорогой, ты опять арестован⁈» — ментально здороваюсь я с Мишей, «Давай, рассказывай, где мы сейчас, и кто и что от нас хочет, на этот раз?».

Ага, встрепенулся:

«Привет, Ангел! Да все, как в прошлый раз. Мы в Москве, только привезли не в Заречье, а прямо сюда. Больница какая-то. Два забора, запретка, как в Зоне № 5 у нас в Яме. Выходить нельзя. Эти, которые Портреты, приходили, опять тебя требуют. Говорят, чтобы ты им биржевую таблицу нарисовал на следующий месяц, а не то…! Говорят, с родителей начнут. Но, пока не бьют и ничем не колют. Кормят, тоже нормально».

«Понятно», — отзываюсь я, «Нас кто, дядя Антон пасёт, как в прошлый раз?»

«Ага, он!», — подтверждает мою догадку Миша:

«Прямо не отходит от меня. Сейчас, за обедом пошел. Всё время меня спрашивает, пришел ты, не пришел? Сейчас, как придёт, опять, наверняка, будет спрашивать. Что ему сказать-то?»

«Скажи ему, мол, да, приходил Ангел. Только что улетел. Велел на словах передать, вот что», — пишу на бумажке, что бы Миша не забыл.

«И что буду теперь только послезавтра, в 15−00, буду готов переговорить, пусть все три Портрета приходят. Ну, всё, я улетел, не скучай. И запомни, я вас никогда не брошу и в обиду не дам, я же ваш Ангел-Хранитель. Но… сейчас так надо. До, послезавтра! Пока!»

СЮЖЕТ 21/4

1975. Подмосковье

Полковник Лазарев

Открывается дверь в камеру (зачёркнуто) палату и в нее, задом, медленно заходит полковник Лазарев. Он похож на санитара, в белом больничном халате прямо на голое мускулистое тело. Он тянет за собою больничную тележку с судками, плошкой с салатом и большой кружкой с компотом. По два кусочка белого и черного хлеба на отдельной тарелке, прикрытой льняной салфеткой. Столовый прибор, завернутый в бумажку. Это, Мишин обед. Дверь, видимо, на пружине, захлопывается сама собой.

Полковник молча смотрит на Мишу, а Миша на полковника:

— Приходил?

Полковник подкатывает тележку к кушетке и жестом показывает Мише на еду, мол, давай, начинай кушать.

— Ага, только что улетел, — Миша открывает горячие крышки судков и оттуда доносится восхитительный запах наваристого украинского борща со шкварками, а также паровых телячьих котлеток с волшебным картофельным пюре на молоке. Рядом стоит плошка с простым помидорным салатом — нарезанные тонкими кружочками розовые мясистые помидоры, чеснок, лук, укроп и ложка сметаны. Соль по вкусу. Компот из сухофруктов, где много абрикосов с косточками. В общем, вкуснота неописуемая!

— Передал Вам… сейчас поем, пока не остыло, всё расскажу…

Миша берет ложку и начинает ей ритмично хлебать борщ.

— Э-э-э, ты, давай… говори, что Ангел передал? Потом поешь! — нервничает полковник, отбирая у Миши ложку, — Чего он сказал-то⁈

— Чего, чего… — обижено тянет Миша, — Сказал, что Вы тогда так быстро убежали, что он не успел Вам ещё три микропленки передать. Он их за портрет Ленина на стене засунул, там они и лежат, Вас ждут. На них красным фломастером написано, кому какая. И еще сказал, что послезавтра прилетит… в 15−00 будет готов с этими, с Портретов, разговаривать. Пусть, все втроем приходят! Всё, вроде, — и Миша тянет руку за ложкой.

Полковник отдаёт ложку Мише, вскакивает бежать, но, вдруг, резко останавливается и как сдутый шарик, медленно опускается на кушетку и тихо говорит Мише странные слова:

— Вот, ты, Миша, наверное, думаешь, что, дядя Антон, он, такой… Да… я, если посмотреть, именно такой, но… я совсем не такой… Жизнь у меня такая, служба называется! Вот, не договорятся они сейчас с твоим Ангелом и я же первый пойду… Сначала меня, а потом и вас всех… Понимаешь⁈

— Честно сказать, не очень, — мерно работает ложкой Миша, — Чего мы им сделали, плохого-то?

Полковник встает и грустно тормошит Мише волосы. Молча поворачивается и выходит в дверь, открыв её специальной ручкой с треугольной выемкой, как у проводника железнодорожного вагона.

СЮЖЕТ 21/5

1975. Заречье

Через два дня.

Дача Л. И. Брежнева. 15−00.

КЛАЦ!

Миша сидит в мягком кожаном кресле. Это, кабинет Брежнева. Сам хозяин медленно ходит из угла в угол. Он сильно сдал за эти дни, горбится, мешки под глазами, подволакивает ногу. На чистом рабочем столе, в левом углу, знаменитые «рогатые» часы. В правом углу, пачка фотографий. Моих фотографий! В смысле, я их сделал!