Экология разума

Меня особенно интересовало изучение того, что я называл "ощущением" культуры, и мне наскучило традиционное изучение более формальных деталей. С такими неоформившимися представлениями я отправился в Новую Гвинею и в одном из своих первых писем домой жаловался на безнадежность попыток насыпать соли на хвост такой неосязаемой концепции, как "ощущение" культуры. Я наблюдал обычные группы туземцев, жующих бетель, плюющих, смеющихся, шутящих, и остро чувствовал мучительную невозможность того, что я хотел.

Год спустя, по-прежнему находясь в Новой Гвинее, я прочел Arabia Deserta (Doughty, 1888) и с дрожью осознал, что Даути в известном смысле сделал то, что я хотел. Он насыпал соли на хвост той самой птице, за которой я охотился. Однако я также с грустью осознал, что он использовал не тот вид соли. Меня не интересовало достижение литературной или художественной репрезентации "ощущения" культуры, меня интересовал ее научный анализ.

В целом, я думаю, Даути поддержал меня, и величайшая поддержка, полученная мной от него, явилась результатом некоторых ошибочных мыслей, которые он мне подсказал. Мне показалось, что было невозможно понять поведение его арабов без "ощущения" их культуры, и из этого, казалось, следовало, что "ощущение" культуры играло в некотором роде каузативную роль в оформлении поведения туземцев. Это поощрило меня продолжать считать, что я работаю над чем-то важным - по крайней мере, пока. Однако это также направило меня к тому, чтобы рассматривать "ощущение" культуры как нечто гораздо более конкретное и каузативно активное, чем я имел какое-либо право делать.

Эта ложная конкретность позднее была усилена языковым обстоятельством. Рэдклифф-Браун (Radcliff-Brown) привлек мое внимание к старому слову "этос" ("ethos") и сказал мне, что это и есть то, что я пытаюсь изучать. Слова опасная вещь, и вышло так, что "этос" в некоторых отношениях оказался очень плохим словом. Если бы мне пришлось создать свое собственное слово для того, что я хотел сказать, я мог бы сделать это лучше, и это избавило бы меня от большой путаницы. Думаю, я предложил бы что-то вроде "этономии" ("ethonomy"), что напоминало бы мне, что я ссылаюсь на абстракцию того же порядка, что и гомология или гомономия. Неприятность со словом "этос" состоит в том, что оно слишком короткое. Это - унитарное слово, единое греческое существительное, и в качестве такового оно помогло мне продолжать думать, что оно указывает на нечто унитарное, чему я мог по-прежнему приписывать каузативность. Я обращался с этим словом так, словно это была категория поведения или разновидность фактора, придающего форму поведению.

Всем нам знакомо это небрежное использование слов в таких фразах, как: "у войны экономические причины", "экономическое поведение", "он находился под влиянием своих эмоций", "его симптомы - результат конфликта между его супе-рэго и его ид". (Я не уверен, сколько этих заблуждений содержится в последнем примере. По грубой оценке кажется, что их пять с возможным шестым, но может быть и больше. Психоанализ прискорбно ошибся, использовав слова, которые слишком коротки и из-за этого кажутся более конкретными, чем есть на самом деле.) В своем обращении со словом "этос" я был повинен именно в этой разновидности низкопробного мышления, и вы должны меня извинить, если в поисках моральной поддержки для этой исповеди я сделал отступление, чтобы показать, что и другие совершали по меньшей мере то же преступление.

Давайте рассмотрим стадии моего впадения в заблуждение и то, как я из него вышел. Думаю, что первый шаг на пути к избавлению от греха заключался в умножении преступлений - и можно многое сказать в пользу этого метода. В конце концов, порок, будь он физическим или интеллектуальным, - глупое занятие, и эффективное излечение иногда может быть достигнуто такой степенью потворства, что пациент сам это осознает. Это способ доказать негодность данной линии мышления или поведения посредством ее экспериментальной экстраполяции до бесконечности, что делает очевидной ее абсурдность.