Один пример, уже упоминавшийся выше, стоит того, чтобы его повторить, ведь он шносится к охотникам, которые, кажется, меньше, чем кто- либо еще, могут позволить и'6е экстравагантность иметь один из двух существующих полов бездельничающим. 1ем не менее, хадза именно такие: у них мужчины проводят шесть месяцев в году (сухой сезон) за карточными играми, успешно избавляющими проигравших свои стрелы металлическими наконечниками от необходимости охотиться на крупную дичь в ссыльное время года (Woodburn, 1968, р. 54).
На основании этих нескольких случаев невозможно определить размеры половозрастных диспропорций экономической занятости, не говоря уж о том, чтобы приписать таким диспропорциям универсальность. Я опять-таки хотел бы только поднять проблему, которая тоже порождает сомнения в привычных исходных посылках. Проблема касается структуры рабочей силы. Эта структура, совершенно очевидно, определяется не юлько простыми естественными (физиологическими) факторами, но и культурными. Я но также, что культурные и естественные факторы не обязательно находятся в соот- всгствии друг с другом. Обычай различными способами сокращает или продлевает индивидуальную трудовую карьеру, и целые категории физически полноценных людей, может быть даже наиболее полноценных физически, освобождаются от хозяйственных работ. В результате реально имеющаяся рабочая сила несколько меньше, чем доступная рабочая мощность, и остаток последней расходуется как-то иначе или просто растрачивается даром. То, что иногда такое отвлечение мужской силы от экономической деятельности бывает оправданным, несомненно. Оно может быть важно, даже совершенно необходимо, для функционирования общества и экономики как организационных систем. И здесь особая проблема: мы имеем дело с организованным изъятием существенной социальной энергии из экономического процесса. Причем это не единственная Проблема. Другая заключается в том, насколько много остальные, эффективные производители, в действительности работают.
В то время как никто из антропологов в наши дни не допустит истинности империалистических идеологических утверждений, что туземцы генетические лентяи, а многие, напротив, будут утверждать, что эти люди способны напряженно трудиться, большинство все же, вероятно, отметит, что мотивация к напряженному труду не является у этих людей постоянной, поэтому работа у них бывает нерегулярной, приуроченной к определенным, более или менее длительным периодам. Трудовой процесс чувствителен к вторжению различных внешних обстоятельств и подвержен прерываниям ради других видов деятельности: и таких серьезных, как ритуалы, и таких легкомысленных, как просто отдых. Традиционный рабочий день часто бывает
коротким, а если он растянут, то работа часто Прерывается; если же он и длинный и непрерывный, то обычно связан с сезонными работами. Более того, в общине обычно одни люди работают много больше других. По суще-
8
Cp. Clark 1938, р. 9; Rivers, 1906, pp. 566-67. Однако, что касается арабов Ближнего Востока, то «мужчина- араб» вполне доволен, проводя дни за курением, болтовней и питьем кофе. Пасти верблюдов — его единственное дело. Всю остальную работу — установку шатров, уход за овцами и козами, снабжение водой — он остиля»т своим женщинам» (Awad, 1962, р. 335).ствующим в обществе нормам (оставим в стороне стахановцев*), значительные трудовые мощности остаются недоиспользованными. Как пишет Морис Годелье, примитивные общества не испытывают нехватку трудовых ресурсов (Godelier, I960, р. 32).*
[46]В сфере жизнеобеспечения рабочий день человека может составлять лишь четыре часа (в сезон работ); таким он бывал, например, у бемба (Richards, 1961, pp. 398-399), у гавайцев (Stewart, 1828, p. Ill), у куикуру (Carneiro, 1968, р. 164); или может равняться шести часам, как у бушменов !кунг (Lee, 1968, р. 37) или у капауку (PospisiL 1963, pp. 144-145), а может продолжаться и с раннего утра до позднего вечера: