В ходе эволюции примитивного общества основной контроль над домашней экономикой, по-видимому, от формальной солидарности родственной структуры переходит к ее политическим аспектам. По мере политического оформления структуры, особенно по мере централизации власти в руках правящих вождей, экономика домашнего хозяйства мобилизуется для решения более крупных социальных задач. Такой импульс, посылаемый производству политикой, часто удостоверяется этнографически. И хотя первобытным лидером или вождем могут руководить его собственные амбиции, он воплощает конечные цели коллектива. В противовес частным интересам экономики домашнего хозяйства и ее мелочной озабоченности собственной выгодой он персонифицирует принцип общественной экономики. Племенная власть, которая есть сила или которая будет силой, вторгается в систему домохозяйства, чтобы подорвать его автономию, обуздать его анархию и дать свободу развитию его производительности. По наблюдениям Маргарет Мид, «темп жизни в каждой данной деревне манус , количество находящихся в обороте товаров и, таким образом, их число в целом зависело от количества лидеров в ней. Их число варьирует в корреляции с их личной предприимчивостью, интеллектом, агрессивностью и многочисленностью родни, поддержку которой он может обеспечить» (Mead,1973a, pp.216-217).
Мэри Дуглас вывела то же правило, но наоборот — как теорию поражения власти — в своей основной монографии о леле района Касаи. Она сразу же отмечает экономические следствия: «Те, кому так или иначе приходилось иметь дело с леле, должны были заметить, что у них нет никого, кто мог бы давать распоряжения с обоснованной надеждой на повиновение... Недостаток авторитета имеет там давнюю историю, что и объясняет их нищету» (Douglas, 1963, р. 1). Мы уже сталкивались ранее с данным негативным эффектом, особенно в отношении недоиспользования жизненно важных ресурсов. Как выяснил Карнейро при изучении куикуру— а Изиковиц развивает сходную идею, исходя из данных по ламет, — проблема заключается в соотношении, с одной стороны, хронической тенденции к разделению и дисперсии общин и, с другой стороны, уровня развития политического контроля, который мог бы корректировать эту неустойчивость общинного состава и воздействовать на динамику экономики так, чтобы она более адекватно соответствовала
техническим возможностям общества.
Этот аспект политической экономии примитивного общества я рассматриваю лишь кратко и схематично.
Все зависит от политического противодействия центробежной тенденции, склонность к которой присуща ДСП. Говоря иначе, степень приближения к производственным возможностям (при прочих равных факторах), достигаемая тем или иным обществом, является результатом наложения двух противоположных политических принципов: с одной стороны, центробежная дисперсия, присущая ДСП, ставшая уже рефлекторным механизмом поддержания мира; с другой стороны, согласие, которое может быть обеспечено стоящими над семейной общиной институтами иерархии и объединения, — институтами, успех которых скорее всего может быть непосредственно измерен концентрацией населения. Конечно, здесь дело не только в племенных институтах власти и не только в их вмешательстве, противодействующем примитивному рефлексу раскола. То, насколько насыщен район населением, зависит также от взаимоотношений между общинами — взаимоотношений, которые, вероятно, поддерживаются в равной мере благодаря как бракам и линиджам, так и институтам власти. Мне здесь важно по меньшей мере обозначить
Второй аспект этой общей проблемы, влияние политики натруддомохозяйств.я обсуждаю подробнее. Отчасти потому, что в этом случае доступны более подробные этнографические данные. Можно даже выделить по отдельности определенные формальные черты структуры власти, которые по- разному сказываются на продуктивности домохозяйства, и, таким образом, получить надежду проанализировать их в виде профиля социальной интенсивности. Однако прежде чем совершить эти полеты в сферу типологий, мы должны рассмотреть средства, с помощью которых структура и идеология власти реализуют себя в производстве примитивных обществ.